Рудная черта
Шрифт:
О, месть – сладкое чувство. Особенно когда ничего иного не остается. В общем-то, в словах Бранко имелся смысл. А главное – было оправдание. Тому, с чем предстояло смириться. На что предстояло пойти.
Красивое оправдание своей и чужой смерти.
– Ну, так что? – Бернгард сквозь прорезь забрала глянул на Всеволода, на Сагаадая.
– Едем, – процедил Всеволод. – Вперед…
Сагаадай кивнул – молча и нехотя. С натугой, словно шею степняка свело судорогой.
– Только пусть твои мертвецы расступятся, – потребовал Всеволод. –
И даже не в простом хотении тут дело. Просто он должен быть сейчас впереди. Раз уж дружинники, оставленные воеводой, гибнут сзади.
– Но твоя кровь, русич…
– Плевать! Или я выхожу вперед, или мне в этом строю делать нечего.
Бернгарда, явно, не устраивал такой поворот событий. Но и выбора у магистра не было. Как и времени для препирательств.
– Пусть будет так, – помедлив лишь полсекунды, глухо отозвался он.
– Я… – вскинулся было Сагаадай.
– Хорошо, – нетерпеливо оборвал степняка Бернгард. – Ты тоже выйдешь вперед. Но раз уж на то пошло – я встану с вами.
Команды тевтонского магистра прозвучали громко, кратко и четко. Отсеченная голова «свиньи» перестраивалась быстро, не прекращая боя. Поредевшая мертвая дружина расступилась впереди, чуть подалась в стороны и чуть сползла назад.
Из притупленного, побитого, приплюснутого «рыла» взросло и выдвинулось новое. Меньше, уже, острее прежнего.
Хищнее.
Свою малую «свинью» из головы большой они выстроили в считанные мгновения. Теперь впереди было только три всадника. За ними – четыре. Дальше – больше. Бранко, Конрад, Золтан, Раду, русичи и саксы – вперемешку. И – косые шеренга несокрушимых мертвецов по флангам.
Всеволод, как и требовал, оказался в первой тройке. В середке. В том, видать, тоже крылась хитрость Бернгарда. Его, хоть и пустили на врага, по надежно прикрыли с флангов. Справа – вон, лихо рубится сам магистр, слева – проворно вертится в седле и ловко машет саблей Сагаадай. У Бернгарда – на левой руке большой треугольный щит. Степняк тоже сорвал с седла круглый щиток поменьше. В общем, уберегут, ежели что, и себя, и носителя древней крови.
У Всеволода щита не было. Зато имелось два клинка.
А ведь для двух мечей и простора нужно вдвое больше.
Взмах одной рукой, взмах другой.
Свист разрубаемого воздуха, брызги черной крови.
– Пшел! – Всеволод двинул своего коня на освободившееся пространство.
Еще сильнее заострив их малый клин. Заняв место на самом острие.
Об этом, вообще-то. уговора с Беркгардом не было. Ну и что с того?
Вот ведь око – то, что ему так было нужно! Самое-разсамое то для обоерукого воя! Наивыгоднейшая позиция. Привычная. Удобная. Места много – руби не хочу. Тех, кто идет сзади, не зацепишь. И можно вольготно, без оглядки, сечь сплеча и вправо, и влево. Как он умел, как любил.
Всеволод рубил руками. Конем правил ногами. И именно он теперь вел за собой малую русско-тевтонскую «свинью».
– Куда,
– Впере-е-д! – ответил-приказал Всеволод.
И вновь наподдал шпорами по мокрым конским бокам. Раз. Другой.
И, навалившись животом на седельную луку, нанес сверху, перед конской мордой, да по-над шеей, укрытой посеребрянной кольчужкой, два очередных удара.
Правой. Левой.
Будто мошек отгонял.
Посыпались срубленные когти, пальцы, руки. Брызнуло черное, холодное, зловонное.
И еще – два удара. Закувыркались в воздухе упыриные головы, похожие на обросшие бледным мхом и погаными грибами пеньки. Черные фонтаны стали сильнее, гуще. Конь Всеволода послушно ступил на очищенный пятачок.
Их, как выяснилось, оттеснили уже достаточно далеко от бившихся в глухой обороне основных сил. И это – то самое худо, которое не без добра. Не столь велики еще были здесь груды порубанной нечисти. Конь Всеволода легко перемахнул через мягкую, скользкую, проседавшую под копытом преграду.
Сзади рокотал из-под забрала Бернгард, призывая мертвых и живых всадников не отставать от обоерукого мечника.
Всеволод назад не смотрел. Сейчас он смотрел только…
– Вперед!
И когда впереди возникали змееподобные руки и уродливые морды с раззявленными пастями, он рубил снова и снова. Все рубил. Руки, морды, пасти…
Одни упыри падали, на их место вставали другие. Но все же не так скоро вставали, как мелькали в воздухе длинные мечи обоерукого всадника.
И понукаемый Всеволодом конь вновь ступал по черной земле и бледным телам.
А всадник – рубил на каждый шаг.
А конь – двигался дальше.
А за конем и всадником следовали другие кони, другие всадники.
Малый клин с узким острием оказался более маневренным и подвижным, нежели массивная неповоротливая «свинья», способная использовать лишь набранную скорость и силу инерции.
Они ломились все дальше. Упрямо, настырно, отчаянно. Теряя бойцов и, насколько это было возможно, восполняя потери новыми ратниками. Всеволод, занимая место одного, но сражаясь за двоих, первым вклинивался в неприятельские ряды. Бившиеся сзади Бернгард и Сагаадай расширяли брешь. Третий ряд раздвигал ее еще больше. Затем в образовавшийся пролом втискивались остальные – живые, мертвые, крушащие все и вся на своем пути.
Тускло поблескивала сталь с серебром. Визжали рассеченные твари. Нескончаемым калейдоскопом мелькала перед глазами плоть мучнистого цвета и брызгала черная холодная кровь.
Сколько времени минуло? Трудно было судить. Да Всеволод об этом и не задумывался. Только тупо, монотонно работал мечами, все явственнее ощущая тяжесть, что вливалась в обе руки.
И казалось, не будет тому конца. И никаких перемен – тоже не будет. И все же…
Все же что-то менялось. Нет. Уже изменилось.