Рудничный бог

Романова Галина Владимировна

Лужайки вдоль подъездной дорожки были чистыми, ухоженными. Кусты сирени подстрижены. Кругом следы покоя, довольства и уюта. Не скажешь, что в столице уже полгода как исподволь бушует буря – с тех самых пор, как злоумышленники восстали против императора.

Навстречу гостье вышел слуга. Несмотря на то, что она прожила тут всего несколько месяцев, ее узнали сразу. Старого князя нет, он отъехал по делам, старший сын их, Елисей Варской, отсутствует, но старая княгиня Варская уже поднялась.

– Проси доложить…

Насте

вдруг сделалось страшно. Зачем приехала она в этот дом? Чего ждала от встречи со свекровью. У нее дрожали ноги, а сердце колотилось как бешеное, когда лакей вернулся и сообщил, что их сиятельство будут рады принять раннюю гостью.

Княгиня Фелициата Алексеевна встретила Настю, сидя в глубоком покойном кресле со светлой обивкой. Вся мебель в комнате, полы, занавески на окнах, штоф, которым были обиты стены – все было выдержано в светлых тонах. Землисто-бледное лицо княгини терялось на этом фоне, кабы не темные волосы, обрамлявшие его, не карие глаза под густыми бровями, не глухое, темно-фиолетовое платье.

– Анастасия, – негромко, надтреснутым голосом произнесла княгиня Фелициата. – Прости, что не встречаю тебя, как подобает – здоровье мое в последние дни пошатнулось. Только и хватает сил, что ходить между постелью и креслом. А ты как? Здорова ли?

– Здорова, – кивнула молодая женщина.

– Оно и видно, – кивнула княгиня. – Ты еще молода, здоровья крепкого… Только больно бледна. Чай, срок уже подходит? Садись.

Княгиня позвонила в колокольчик, приказала горничной подать легкий завтрак – горячий шоколад, печенье с маслом. Настя отказываться не стала, хотя при одном воспоминании о том, что было на Лобном месте какой-нибудь час тому назад, в желудке все узлом завязывалось. Но чашку приняла, сделала глоток.

– Рожать, что ли, приехала? Оно и видно! В деревне ни одного порядочного врача не найдешь! Еще как ты хворь-то свою переборола, младенца не выкинула…

– Простите, – Насте удалось вставить слово, – но я не болела. Это ошибка какая-то.

– Никакой ошибки нет. Матушка твоя писала, что ты простудилась на Рождество, да так крепко, что уж соборовать тебя собирались. Всю зиму в горячке металась. Инфлюэнцу нашли доктора. Я писала, чтобы вызвали к тебе доктора Штерна, да маменька твоя отписалась, что он уж был к вам с визитом…

Настя слушала свою свекровь и не верила ушам. Она простудилась? Болела инфлюэнцей? К ней привозили доктора Штерна? Когда?

Когда Алексей находился под следствием, – подсказал внутренний голос. Когда его арестовали, допрашивали, когда он сидел в Навьей башне, мучаясь от неизвестности, и со дня на день ожидая своего приговора. Все это время она, Настя, сидела за запертыми дверями, лишенная возможности общаться с внешним миром, окруженная стеной молчания, которую день за днем возводили вокруг нее родители.

– Я вам писала, – пробормотала она.

– Так

и я писала, а толку? Матушка твоя отвечала, что боится заразы. На твоем месте я бы все-таки навестила доктора Штерна. Тебе нельзя рисковать. Что-то ты бледна, душа моя. Небось, устала с дороги? Только что приехала? Платье на тебе, смотрю, дорожное…Багаж-то твой где? С кем ты путешествуешь?

Свекровь засыпала ее вопросами, и Настя растерялась. Что бы она ни сказала, выходила ложь.

– Я приехала одна, Фелициата Алексеевна, – призналась она.

– Одна? И как родители тебя отпустили?

Родители ее очень не хотели отпускать, но знать свекрови про побег не стоило.

– Ну, да ладно, – княгиня со стуком поставила чашку на столик подле кресла, – ты с дороги устала. Как бы горячка не началась. Мой тебе совет, душа моя, отправляйся-ка в постель. Сейчас тебе приготовят комнату, а пока ты отдыхаешь, я вызову доктора Штерна. Он сейчас в столице и должен тебя осмотреть. Твои старые комнаты никто не занимал, но пока доктор не скажет, что опасности никакой, все-таки не слишком броди по дому. А вдруг…

– Фелициата Алексеевна, – не выдержала Настя, тоже отставив чашку в сторону, – я приехала из-за Алексея.

Как резкий порыв ветра задул свечу – так вмиг изменилось лицо свекрови.

– Вот оно что, – протянула старая княгиня, отвернувшись к окну. – А я-то думала – навестить нас решила. А ты вон как… Да уж, ради такого со смертного одра, кажись, вскочишь – или, наоборот, в гроб ляжешь.

Настя поняла, что княгиня говорит о себе.

– Что вы, Фелициата Алексеевна, – воскликнула она, – вам еще жить да жить…

– Да уж, жить… А как? – карие глаза сверкнули на бледном лице, отголоском внутренних страстей вспыхнул на костистых скулах румянец. – Алексей… Алексей на императора злоумышлял. В его бумагах нашли письма о том, что они создавали некую Когорту Обреченных. Ведаешь, что сие за Когорта? Это те люди, которые хотели пролить кровь помазанника Божия! И Алексей был в их числе! Добровольцем! Мой сын – цареубийца!

Дрожь ее голоса, блеск глаз, волнение передались Насте.

– Но это же ваш сын, – прошептала она, – неужели вам его не жалко?

– Жалко? – глаза княгини сверкнули. – Я мать. Я его больше никогда не увижу, но у меня остался Елисей. Род не прервется. Но как Валерии искать женихов? Девочка только-только начала выезжать… Сейчас она в деревне, а осенью вернется и что тогда? Только если за границу ее отправить на год-другой…

– Фелициата Алексеевна, Алеша жив, – промолвила Настя. – Его не казнили.

– И что с того? Назад ему уже не вернуться. И мы его больше никогда не увидим. Хорошо, хоть ребенок от него останется – все какая-то память, да и то, что его ждет с таким-то отцом? Ладно, раз ты приехала, будешь гостьей. Я распоряжусь…