Рудольф и Конрад
Шрифт:
Лагерь в Освенциме Гиммлер поручил построить Хёссу. И Хёсс его построил как «просто» концлагерь для политических противников режима, уголовников, иеговистов и вообще людей с отклоняющимся поведением. В такие концлагеря сажали на неопределенный срок, вплоть до исправления.
Хёсс не без гордости вспоминал, как он расстреливал преступников, приговоренных штатскими судами к различным срокам лишения свободы. После приговоров в силу вступало «здоровое народное понимание». Хёссу поступал приказ, подписанный тем самым Мюллером: расстрелять по прибытии в лагерь. И Хёсс их расстреливал:
Один многократно наказанный половой преступник заманил в Берлине восемнадцатилетнюю
Испытывал ли этот безнравственный субъект страх перед «загробной жизнью»? Иначе я не могу объяснить его поведение.
Расстреливал Хёсс и членов польского Сопротивления, стойкость которых вызывала у него уважение, смешанное с ностальгией бывшего человека. Расстреливал иеговистов, убежденность которых Гиммлер ставил эсэсовцам в пример наравне с фанатизмом камикадзе. На группе из 900 советских военнопленных в Освенциме впервые испытали газ «Циклон-Б». Однажды Хёсс был вызван к Гиммлеру и тот отдал ему устный приказ: подготовить лагерь для массового убийства евреев.
В своих мемуарах Хёсс утверждает, что изначально он и сам не знал об окончательном назначении Освенцима:
Концентрационные лагеря были задуманы, отчасти также непреднамеренно, для их превращения в места уничтожения огромных масс. От РСХА комендантам передали обширные информационные сводки о русских концентрационных лагерях. От бежавших из них узников становилось известно всё до мельчайших подробностей об организации этих лагерей и положении в них. Особенно подчеркивалось при этом, что путём организации огромных принудительных работ русские уничтожали целые народности. Если, к примеру, при строительстве канала до конца расходовались заключённые лагеря, вновь создавались тысячи кулаков или других ненадёжных элементов, которые спустя некоторое время так же полностью расходовались.
Намеревались ли таким способом постепенно подготовить комендантов к выполнению новых заданий или сделать их невосприимчивыми к условиям, которые медленно созревали в лагерях?
Почему бы не поверить Хёссу? Зрелища массовых убийств доводили до состояния шока большинство людей, которым пришлось наблюдать их впервые, в том числе Гиммлера, упавшего в обморок. Естественным было бы и для Хёсса до поры до времени не представлять, что такие убийства возможны. Это уже после «впервые» начинается расщепление сознания, часть которого контролирует кровавую рутину, а другая часть – чтение сказок своим детям.
И однажды Конрад Морген приехал к Рудольфу Хёссу по делам службы.
* * *
К этому времени Морген уже многое пережил. В мае 1940 года его демобилизовали, и он вернулся в Берлин. Судейский отдел кадров предложил Моргену службу в Главном судебном управлении СС – у эсэсовцев была особая, ведомственная подсудность. И Морген согласился.
Первым местом новой службы Моргена стал эсэсовский суд в Кракове. После войны он вспоминал:
«Представьте: я изучал право, а также немного ознакомился с традициями германской государственной службы во время трех-четырех лет моей юридической практики.
Накануне Рождества 1941 года Морген в течение десяти дней подписал пять смертных приговоров – все за растраты и коррупцию. Шла война, и приговоры были по-военному свирепыми. Рейхсфюрер СС Гиммлер мягкие приговоры ужесточал, Гитлер, конечная судебная инстанция рейха, отклонял все просьбы о помиловании, и коррупционеров СС расстреливали, несмотря на заслуги их отцов-генералов.
Кроме войны, в суровости приговоров свою роль сыграли еще некоторые обстоятельства.
Несмотря на образование особого нацистского новояза, в Германии слово «коррупция» не стало эвфемизмом. Понимание его изначального значения «растление» сохранялось, и сохранялось ощущение единства двух явлений – воровства по службе и нравственного разложения. И борьба с коррупцией в СС была борьбой не только за сохранность складов, но и за боевой дух каждого четвертого военного в рейхе.
Эсэсовцы считались умом, честью и совестью эпохи Гитлера, и требования к ним предъявлялись особые. Да и вообще в Германии теперь следовало судить не только по закону, но и согласно «здоровому народному пониманию». Вот к этому «пониманию» Морген при необходимости и прибегал.
Дальше: после прихода Гитлера к власти принципиально поменялся подход к вынесению судебных решений. Если прежде судьи руководствовались принципом «нет преступления, если оно не было описано в законах», теперь его сменила практика «нет преступления без наказания». Другим новшеством нацистского судопроизводства стало вынесение приговоров по аналогии. То есть роль при этом играли не только и не столько собранные доказательства, сколько сходство картины преступления с другим, уже имевшим когда-либо место.
Не сказать, чтобы Морген совсем уж кривил душой, когда в обоснованиях приговоров ссылался на «Честь моя зовется верность», горячие сердца и чистые руки. Возможно, он и сам разделял эсэсовский кодекс чести – СС себя еще в полной мере не проявили, до Нюрнбергского трибунала было далеко, а Морген продолжал вариться в эсэсовской среде.
Нашим современникам и соотечественникам нелегко представить, какую силу в тогдашней Германии, – с ее всего-то 12-летним режимом тотальной лжи, в основном на бумажных носителях, и без нынешних гипнопедических изысков – еще могли иметь слова, просто слова, в том числе «Честь моя…». Незадолго до войны Морген вызвал на дуэль неряшливо говорившего собеседника, и поединок не состоялся лишь потому, что тот струсил и дважды не открыл секундантам дверь. До XIX века было еще рукой подать, хотя этикет и этику теперь определяли эсэсовские «западло», «слабо» и «комильфо».
Моргена стали бояться и ненавидеть, причем люди, в рейхе не последние. Коррупция стала специализацией Моргена. Чем крупнее был коррупционер, тем он, естественно, оказывался ближе к верхушке рейха.
Одним из обвиняемых Моргена стал Фегеляйн, будущий муж Греты Браун, сестры Евы. Дело против Фегеляйна, уже не первое, закрыли по приказу Гиммлера.
В Кракове с Моргена не сводили глаз и, наконец, нашелся повод его обвинить – в саботаже. Морген оправдал офицера, уличенного в сексуальных связях с полькой. Как раз к этому времени выбившийся из сил Морген запросил у начальства перевод в другое место – желательно на Балканы или в Норвегию. И его перевели.