Руины Горлана
Шрифт:
— Вы его знали, Холт? Вы знали моего отца?
В глазах мальчика горел свет надежды, взывая к правде, и рейнджер хладнокровно кивнул:
— Да. Я его знал. Недолго, но хорошо. И ты прав. Ты можешь им гордиться.
— Он был могучим воином, правда? — чуть не кричал Уилл.
— Он был ратником, — согласился Холт, — и храбрецом.
— Я так и знал! — радостно воскликнул Уилл. — Он был великолепен!
— Бравым сержантом, — добавил Холт.
Уилл так и застыл с открытым ртом. Наконец, преодолев замешательство, он сумел выговорить:
— Сержантом?..
Холт
— Не суди о качествах человека по его сословному положению, Уилл. Твой отец, Дэниел, был верным и храбрым ратником. Он не имел возможности закончить ратную школу, потому что был крестьянином. Но будь у него эта возможность, он стал бы одним из самых доблестных рыцарей.
— Но он… — начал было мальчик уныло.
Рейнджер прервал его, продолжая рассказ все тем же мягким, полным симпатии, приковывающим внимание тоном:
— Не связанный рыцарскими обетами, не имея особой выучки, он своей жизнью оправдал высокие идеалы рыцарства, благородства и отваги. На самом деле это было через несколько дней после битвы при Хекхэм-Хис, когда Моргарат и уорголы прокладывали себе путь назад к Перевалу Трех Ступеней. Их внезапная контратака застигла нас врасплох, и твой отец увидел, как одного из товарищей окружила орда этих чудовищ. Его повалили наземь и через секунду порубили бы на куски, если бы твой отец не вмешался.
В глазах Уилла снова горел огонек.
— И он вмешался?.. — произнес Уилл, и Холт кивнул:
— Вмешался. Не побоялся. Он ринулся вперед, вооруженный одним копьем. Закрыл собой раненого товарища, защищая его от уорголов. Сразил одного копьем, потом другой уоргол снес наконечник копья, оставив в руках Дэниела одно древко. Тогда он стал орудовать копьем как дубиной и прибил еще двух — влево, вправо! Таким вот образом! — Холт резко выбросил руку влево-вправо, показывая как именно.
Уилл теперь не сводил с учителя напряженного взгляда, представляя весь бой в красках.
— Потом его ранили, когда древко переломилось при следующей атаке. Большинство с такой бы раной уже не встали. А он просто взялся за меч одного из убитых им уорголов и уложил еще троих, истекая кровью.
— Еще троих? — переспросил Уилл.
— Троих. Он двигался со стремительностью леопарда. И не забудь — он не был обучен обращаться с мечом.
Холт ненадолго умолк, вспоминая тот день в давнем прошлом.
— Ты знаешь, конечно, что уорголы почти не знают страха? Их называют «безмозглые», и, раз вступив в дело, они почти всегда идут до конца. Почти всегда. Это был один из немногих случаев, когда я видел их страх. Твой отец, все еще прикрывая собой раненого товарища, рубился, обороняясь от них справа и слева, — и уорголы стали пятиться. Сначала медленно. Потом побежали. Просто повернулись и побежали.
Больше я никогда не встречал человека, ни рыцаря, ни могучего воина, кто бы мог обратить уорголов в бегство, нагнав на них страху. Твой отец смог. Пусть он и был сержант, Уилл, но он — настоящий воин. Когда уорголы отступили, он упал на одно колено возле раненого, все еще стремясь прикрыть его, как щитом, хотя знал, что умирает. На его теле было множество
— А его друга спасли? — пискнул Уилл тонким голосом.
— Его друга? — Холт выглядел чуть озадаченным.
— Человека, которого он защищал. Он выжил? — Уиллу казалось, что было бы трагедией, если бы мужественный поступок его отца был напрасен.
— Они не были друзьями, — произнес Холт. — Вплоть до того момента он в глаза не видал того, второго. — Затем, помолчав, он добавил: — Ни я — его.
Значение последних трех слов наконец дошло до сознания Уилла.
— Вы? — прошептал он. — Вы тот человек, которого спас мой отец?
Холт кивнул:
— Как и сказал, я знал его лишь краткие минуты. Но он сделал для меня больше, чем любой другой человек до или после. Умирая, он сказал, что у него есть жена и, одна-одинешенька в доме, со дня на день она должна разрешиться от бремени. И наказал мне не бросать ее на произвол судьбы.
Уилл не отрываясь смотрел в сумрачное лицо учителя, которое стало таким родным. Воспоминание о том дне наполняло Холта глубокой печалью.
— Я опоздал и не успел спасти твою мать. Она умерла при родах, почти сразу как ты появился на свет. Но тебя я забрал, и барон Аралд согласился принять тебя на попечение, пока ты не подрастешь, чтобы стать моим учеником.
— Но все эти годы вы никогда… — Уилл умолк, не находя слов.
Холт ему улыбнулся:
— Никогда виду не подавал, что это я определил тебя в Палату попечителей? Нет. Подумай сам, Уилл. Люди… думают странные вещи о рейнджерах. Как бы они себя проявляли по отношению к тебе, пока ты рос? Думали бы, на тебя глядя, что ты за странное такое создание? Мы решили, что будет лучше, если никто не узнает, что у меня к тебе свой интерес.
Уилл кивнул. Холт, конечно, был прав. Жизнь воспитанника и так не слишком проста. Ему было бы еще тяжелее, если бы люди знали, что его опекает рейнджер.
— Значит, вы взяли меня к себе учеником из-за моего отца? — спросил Уилл.
Холт покачал головой:
— Нет. Из-за твоего отца я принял меры, чтобы о тебе позаботились. Я взял тебя, потому что ты выказал те способности и умения, какие требуются. И похоже, ты унаследовал долю храбрости твоего отца.
Воцарилось долгое молчание. Уилл проникался ошеломительной историей о сражении своего отца. Правда оказалась, каким-то непонятным образом, более волнующей, более вдохновляющей, нежели любая фантазия, которую за все эти годы он мог сочинить. В конце концов Холт поднялся, и Уилл с благодарностью улыбнулся ему.
— Думаю, мой отец был бы рад, что я выбрал то, что выбрал, — проговорил Уилл, надевая цепочку с бронзовым листком дуба.
Холт просто кивнул, развернулся и скрылся в доме, предоставив ученика его собственным мыслям.
Уилл несколько минут сидел не двигаясь, неосознанно теребя амулет. Легкий вечерний ветерок доносил шум с учебного плаца ратной школы и не смолкающее ни на минуту лязганье и клацанье из оружейных мастерских, всю последнюю неделю работавших день и ночь напролет. Эти звуки говорили о том, что замок Редмонт готовится к войне.