Рука мертвеца
Шрифт:
Джэю вдруг представилась картина маленького убийцы-горбуна, отрезающего ему пальцы один за другим и напевающего «Я – маленький чайник», в то время как кровь хлещет из обрубков.
– Знаешь, Блэйз, – сказал он, – ты – маленький сукин сын.
Может, это и жестоко. Парень, может быть, в шоке, теряя единственное родное существо, скрывая страх под личиной безразличия и юношеской бравады. Но почему-то Джэй думал, что это не так.
Парень рассматривал его. Из-под вороха взъерошенных красных волос глаза надменно изучали Джэя. Джэй отметил, что они фиолетового цвета, такие темные,
Под яркими люминесцентными лампами комнаты ожидания госпиталя они смотрелись лужицами фиолетовых чернил.
– Я – не ребенок, – известил Джэя Блэйз. – На Такисе я был бы уже не на женской половине.
– Понимаешь, – сказал Джэй, – как только ты становишься достаточно взрослым, чтобы быть там, тебя выкидывают.
9.00 вечера
В туннелях было темно, пустынно и очень тихо. Бреннан рассчитывал их найти. Он знал, что полиция держит «Хрустальный дворец» под контролем, но надеялся, что она не знает о построенном Хризалис секретном выходе.
И они тоже. По крайней мере до сих пор казалось, что они тоже. Бреннан оставил отца Сквида в его доме присматривать за спящей Дженифер и спустился под землю в двух кварталах от «Дворца». На Генри-стрит он свернул с главного туннеля в тот, через который он входил во «Дворец» той ночью, когда натолкнулся на Чудо-Юдо в спальне Хризалис.
Здесь, как он помнил, от туннеля отходил короткий отросток, им не исследованный. Он остановился в раздумье, единственным светом здесь был тусклый луч фонарика, который он держал в одной руке. В другой был лук в собранном состоянии.
Он стоял и спорил сам с собой, когда услышал шум впереди в туннеле. Это был негромкий, легкий шум, будто от множества ног, старающихся идти тихо. Он направил луч в темноту без особого результата.
Он не хотел, чтобы свет от фонарика освещал его в темном туннеле, превращая в идеальную мишень, но мысль о том, чтобы выключить его и оказаться в полной темноте, была непереносима.
Он положил фонарик на пол и отступил назад, достал стрелу из колчана и положил ее на тетиву.
Когда он вышел из круга тусклого света фонарика, послышался голос. Ее голос.
– Даниэль, дорогой мой лучник. Ты не должен меня бояться.
Это был голос Хризалис – или ее духа. Это было несомненно.
Двойные двери комнаты ожидания открылись с хлопком.
– Вы – члены семьи? – спросил усталый голос.
Джэй встал.
– Я – друг, – сказал он. Он указал на Блэйза: – Он – внук.
– Внук? – Голос доктора свидетельствовал о замешательстве.
– А, все в порядке, – наконец произнес он. – Я как-то забыл, что пациент старше, чем он выглядит, не так ли?
– Вопрос не в том, насколько он стар, – сказал Джэй, – а в том, станет ли он еще старше.
– Он страдает от массивной потери крови, не говоря уже об общем шоке всего организма, – сказал доктор. – Прежде всего он находится в страшно ослабленном состоянии. По счастью, первая помощь была оказана уже на месте, в этом все дело. Если бы потерял больше крови, оказался бы между жизнью и смертью. Мы начали вливать плазму, как только он прибыл. Рука… боюсь,
– О’кей, – нетерпеливо оборвал его Джэй, – значит, он потеряет одну варежку, невелика важность. Будет ли он жить?
Доктор подмигнул ему, затем кивнул.
– Да, – сказал он. – Да. Полагаю, мы его вытащим. Его состояние мы считаем серьезным, но стабильным.
– Я хочу его видеть, – заявил Блэйз самым требовательным тоном.
– Извините, мы не пускаем посетителей в отделение интенсивной терапии, – сказал доктор. – Завтра, возможно, мы сможем переместить…
– Проведите нас к нему немедленно, – сказал Блэйз. Его темно-фиолетовые глаза чуть сузились. Он по-мальчишески ухмыльнулся.
Доктор повернулся на каблуках, распахнул двойные двери и, не говоря ни слова, повел их в реанимацию. По одну сторону кровати висел пакет с плазмой, по другую – еще одна капельница. Одни трубки были присоединены к рукам Тахиона, другие шли в его нос, везде были провода. Глаза его были закрыты, но Джэй заметил, что его грудь под тонким хлопком больничной рубашки работает.
– Большая доза успокоительного, – мягко сказал доктор. Блэйзу пришлось его отпустить. – Из-за боли.
Джэй кивнул и посмотрел на Блэйза. Мальчик смотрел на своего деда с выражением явной свирепости. Его глаза блестели, и на мгновение Джэй подумал, что он видит в них слезы. Потом он сообразил, что в его глазах просто отражаются меняющиеся показания монитора.
– Пошли, Блэйз, – сказал он. – Мы здесь не сможем ничего сделать.
Выходя из госпиталя, им пришлось опять проходить через комнату ожидания. На телевизионном экране вверху съезд превратился в сумасшедший дом. На сцене стоял Джесси Джексон. Люди кричали, размахивали плакатами, шары падали с потолка, оркестр играл воодушевляющий хор «Снова настали счастливые дни». Джэя посетило нехорошее предчувствие. Он остановился у сестринского поста.
– Что случилось? – спросил он у дежурной сестры.
– Джесси только что произнес речь. Вам надо было ее слышать, она вызвала у меня слезы. Он отдал своих делегатов Хартману. Все кончилось, осталось лишь голосование.
Кончилось? Джэю захотелось ей сказать: «Леди, это только начало». Но он закусил губу и ничего не сказал.
Блэйз стоял перед телевизором и выглядел почти счастливым. Когда Джэй вернулся к нему, тот с энтузиазмом смотрел вверх.
– Они собираются номиновать Хартмана, как то и говорил Джордж.
Передача переключилась с зала съезда на улицы Атланты. На улицах танцевали тысячи джокеров. За пределами Омни все громче и громче нарастал крик «Харт-ман». На Пичтри образовался импровизированный парад, вереница танца конга росла по мере движения. Парк Пиедмонт превратился в сплошное выражение удовлетворения. Картинка переключалась с парка на улицы и снова на зал съезда, давая без комментариев осознать момент. Джэй положил руку Блэйзу на плечо и уже готовился сказать, что пора возвращаться в отель, когда мальчик сказал: