Рука Москвы - записки начальника советской разведки
Шрифт:
Фидель категорически против каких-либо послаблений и уступок, он знает американцев, уверен, что любая уступка приведет к новым и новым требованиям. «Куба будет стоять на своем и бороться. Народ с нами. Народ навсегда останется с нами. На этом или на том свете...»
Вождь размышляет вслух. Ему шестьдесят четыре года, он думает о том, какое будущее ждет Кубу.
Кольцо сжимается, давление на Кубу нарастает. Впереди еще выборы в Никарагуа, до них остается десять дней. Там будет решаться судьба единственных союзников Кубы в Западном полушарии — сандинистов. (На выборах 25 февраля сандинисты потерпели поражение.) Фидель размышляет. Выбора у него нет.
Кубинцы сами совершили свою революцию, ни у кого не спрашивая совета и ни на кого не опираясь. Затем они стали учиться
А жизнь на острове идет своим чередом. Мы видим ее глазами иностранного туриста, располагающего изрядным запасом твердой валюты. Валюты у нас, правда, нет, но гостеприимные хозяева позаботились о том, чтобы мы не испытывали в ней нужды. Нет у нас в карманах и кубинских песо за полной ненадобностью. Магазины в столице практически ликвидированы. Товары распределяются. Сувенирные товары, даже открытки продаются только на валюту.
Нас кормят обильно и вкусно, мы живем в великолепной вилле у самого синего моря, в окно приветливо машет разлапистыми длинными листьями кокосовая пальма. Возят нас на протокольных черных «татрах». Других черных машин на Кубе, похоже, нет. Едут по дорогам американские огромные «шевроле», «доджи» и «понтиаки» производства пятидесятых годов, наши «Москвичи», «Жигули» и изредка «Волги». Машин сравнительно мало, если не считать стоянок в центре, у основных правительственных учреждений.
На черных «татрах» нашу делегацию везут в «Тропикану» кабаре на открытом воздухе. Это историческая (с 1939 года) достопримечательность кубинской столицы. На стол ставятся бутылки рома, кока-колы, ведерко со льдом, и в одиннадцатом часу вечера начинается шоу. (Цена входного билета без рома — сорок долларов.) Представление прекрасно. Его могли бы изобразить Мопассан, Тулуз-Лотрек, а из русских — Куприн. Радость молодой жизни, яркость, движение. Десятки стройных и изящных мулаток, в минимальных даже для тропиков костюмах, — путешественника, прибывшего из сумрачной зимней Москвы, зрелище слегка ошеломляет. Затем, в зависимости от возраста и количества выпитого рома, он начинает думать либо с грустью о том, что жизнь прошла, либо с тихой радостью о том, что все еще, возможно, впереди. Это продолжается часа три, затем перерыв и танцы для посетителей, а дальше — шоу до четырех часов утра. Мы уходим в перерыв. Подобное же представление смотрим и в Варадеро— туристическом раю километрах в полутораста от Гаваны. Все то же, но мулаток поменьше, а пляшут они еще живее. Публика в восторге, мы не скрываем своего удовольствия, и хозяевам это нравится.
Варадеро с его многокилометровым чистейшим пляжем, теплым неглубоким морем — действительно рай на земле. Власти планируют окончательно превратить его в резервацию для иностранных туристов, закрыв туда доступ кубинцам. Этот уголок сытого и бездельного мира не должен стать источником разрушительной буржуазной заразы.
В Варадеро трудно думать о войне.
Неделя на острове пролетела как один долгий, интересный день.
Шестнадцать часов полета, восемь часов разницы во времени — и мы снова в Москве — сырой, холодной, взбудораженной своими неурядицами.
Нашим товарищам — сотрудникам разведслужб бывших стран социалистического содружества — приходится тяжело. Прокатилась волна Самоубийств в Чехословакии. Люди не выдерживают атмосферы морального террора, создаваемой вокруг них. Власти новой Германии устраивают судебные процессы над бывшими разведчиками ГДР, обвиняя их в шпионаже в пользу иностранной державы, то есть ГДР, ставшей частью единого немецкого государства. В мстительности демократии не уступают деспотиям, только расправа длится медленнее.
БУДНИ И ПРАЗДНИКИ
Когда-то в не столь отдаленные времена в центральном аппарате ПГУ, в его руководящих эшелонах, складывались дружеские компании, нечто вроде небольших закрытых клубов. В компании входили люди, связанные, как правило, прошлой работой. Отношения
За дружеским столом (это был непременный атрибут каждой компании), в непринужденной и подогретой алкоголем атмосфере выносились суждения о том или ином человеке — будь то рядовой сотрудник или руководитель любого уровня. Сложившееся в узком кругу мнение редко бывало необоснованным, однако оно носило отпечаток групповых интересов, не всегда совпадавших с интересами службы. Высокое начальство периодически предпринимало попытки нарушить корпоративные наклонности разведки, влить в нее свежую кровь. На руководящие посты в ПГУ назначались выходцы из партийного аппарата. Участь их оказывалась различной. Некоторые из них в силу полной профессиональной беспомощности оказывались в деловой и моральной изоляции и по истечении некоторого времени бесследно исчезали. Другие приспосабливались к обстоятельствам, примыкали к какому-то кружку, подпадали под влияние ветеранов. Их терпели, приглашали в компании, постепенно они становились своими людьми, но отсутствие личного оперативного опыта не позволяло ни одному из них приобрести неформальный авторитет, соответствующий официальному статусу. Пришельцев со стороны в ПГУ, равно как и в МИДе, не жаловали.
Как вспоминают старшие коллеги, В.А. Крючков, назначенный на должность первого заместителя начальника разведки, сразу этой специфики не уловил. Сделали естественную ошибку и профессионалы-руководители, применившие к Крючкову обычную тактику— неформальные договоренности, массированное давление с разных, казалось бы никак не связанных между собой, сторон, навязывание готовых, не подлежащих критике и обсуждению, решений.
Крючков выдержал нажим. Его перспектива была определена заранее, и в 1975 году он был назначен начальником разведки. К тому времени он уже разобрался в существовании в ПГУ неформальных структур, распознал механизм их формирования и функционирования и приступил к систематической борьбе с ними.
Примечателен эпизод, рассказанный мне одним из его участников. В.А. Крючков был приглашен своим заместителем, начальником научно-технической разведки, на ужин по случаю пятидесятилетия хозяина. Когда гости изрядно выпили, завязался разговор на служебные темы. Был затронут вопрос о пришельцах в разведку со стороны. Эту практику все, кроме, разумеется, Крючкова, осудили и недвусмысленно дали понять новому начальнику разведки, что непрофессионалам, включая и его самого, в этой деликатной работе делать нечего. Говорят, что активное участие в разговоре принимал и молодой генерал О.Д. Калугин, которого судьба вновь драматически столкнула с В.А. Крючковым в 1990 году.
Гонения, развернутые В.А. Крючковым против О.Д. Калугина, выступившего с открытой критикой КГБ, приняли беспрецедентный, несовместимый с новой общественной атмосферой характер. Столкнулись два непримиримых старинных врага. Калугин клеймил КГБ и лично Крючкова, выступал в печати и на митингах. Крючков действовал закулисно, чужими руками. Руководство ПГУ не питало симпатий к Калугину. Бунт генерала разведки, даже отставного, плохо сказывается на дисциплине. Его публичные выступления вызывали нервную реакцию у наших источников, опасавшихся за свою судьбу и за будущее службы, с которой они связали жизнь. (В перерыве между заседаниями XXVIII съезда КПСС главный редактор «Московских новостей» Е.В. Яковлев выразил мне свое возмущение решением о лишении О .Д. Калугина воинского звания и наград. Я изложил ему эти соображения. Он их, естественно, не разделил.) Мы, однако, предвидели издержки открытой конфронтации с отступником и пытались убедить Крючкова, что благоразумнее не привлекать внимание публики к Калугину, надо позволить ему выговориться.