Рука
Шрифт:
Я убил Рэя — пусть так? Я весьма грязно и подло отомстил ему и вовсе не задумывался о последствиях.
На самом-то деле я никого не убивал. Нечего хвастаться. Шансы отыскать моего друга были невелики, даже если бы я ползал по снегу всю ночь, разыскивая его.
Я убил его мысленно. С умыслом. Хотя нет, и умысла не было, ибо для него потребовалось бы хладнокровие, которого мне как раз и недоставало.
— Пожалуй, лучше всего принести матрасы к камину и попытаться уснуть? —
Мы поднялись наверх, в комнату девочек, и спустили оттуда два матраса, более узкие и легкие, чем наши. Третий принесли из комнаты для друзей.
Я задавал себе достаточно глупый вопрос: не положим ли мы матрасы вплотную один к другому в виде трехспальной постели? Уверен, что Изабель прочитала мои мысли.
Она оставила между матрасами такое расстояние, какое бывает обычно между супружескими кроватями (если они не двуспальные), потом отправилась за одеялами.
Возможно, что я ошибаюсь… Возможно, за тот короткий промежуток времени, пока мы снова оставались наедине с Моной, она взглянула сперва на меня, потом на матрасы.
Подумала ли она при этом, который предназначается мне, который ей? Не зародилась ли в ее мозгу если и не греховная, то какая-то смутная мысль?
Когда Изабель вернулась и расстелила одеяла, мы долю секунды колебались. И вот тут ошибки быть не могло: Изабель не случайно выбрала себе правый матрас, мне указала на средний, а Мону поместила слева.
Она нарочно положила меня так. Это означало:
«Видишь! Я тебе доверяю… «
Кому? Мне или Моне?
Впрочем, это могло также означать:
«Предоставляю тебе свободу… Я всегда предоставляю тебе свободу… «
А может быть, и так:
«Ты все же не осмелишься… «
Было около двенадцати часов дня, и мы, все трое, попытались уснуть.
Последнее, что я запомнил, была рука Моны, лежащая на паркете между нашими двумя матрасами. Эта рука, в полусне, приняла для меня непомерное значение. Какое-то время я сомневался, не осмелиться ли мне, как бы нечаянно, коснуться этой руки.
Я не был влюблен. Для меня был важен сам жест.
Проявление смелости. Мне казалось, что он раскрепостил бы меня. Но рука постепенно приняла образ знакомой мне собаки, собаки одного из наших соседей, в ту пору, когда мне было двенадцать лет. Видимо, я заснул.
Электричество зажглось часов в десять вечера, и странная была картина, когда все лампочки в доме вспыхнули, а свеча все еще продолжала гореть нелепым, теперь красноватым пламенем.
Мы облегченно взглянули друг на друга, как если бы это было концом всех неприятностей, всех затруднений.
Я спустился в котельную,
— Включен?
— Еще нет…
Еще раз я представил себе людей, карабкающихся на столбы со странными серпообразными приспособлениями на ногах, которые делают их похожими на обезьян. Мне часто хотелось взобраться таким образом на столб.
— Кто где будет спать? — спросила Мона.
— Комнаты еще нескоро обогреются. Надо подождать не меньше двух-трех часов.
Мы не слишком много разговаривали в это воскресенье, ни днем, ни вечером. Если я запишу все произнесенные реплики, это займет не больше трех страниц.
Никто из нас не пытался читать. Тем более не было и речи о каких-либо играх. К счастью, перед нашими глазами был каминный огонь, наблюдению за которым мы и посвятили все свое время.
Спать улеглись одетыми и в том же порядке, как и после полудня, но на этот раз я уже не увидел на паркете руки Моны. Проснувшись, я услышал какое-то движение и увидел, что Изабель складывает возле камина одеяло.
Мне не понадобилось спрашивать у нее, в чем дело. Она прочла вопрос в моем взгляде.
— Уже шесть часов. Комнаты нагрелись. Будет лучше, если мы переберемся в свои кровати.
Сонная, раскрасневшаяся Мона поднялась на своем матрасе.
Я помог Изабель отнести матрас Моны в комнату для друзей, и обе женщины сообща стали стелить постель. Я пошел в нашу спальню, надел пижаму, и когда вошла жена, я уже лежал в кровати.
Изабель сказала:
— Мона весьма спокойно принимает то, что произошло.
Сама она говорила тоже вполне спокойно, как бы констатируя совсем маловажное событие… Несколько позже она разбудила меня, взяв за плечо.
— Телефон, Доналд…
В первую минуту я подумал, что кто-то нас вызывает — возможно, Рэй.
Но Изабель всего лишь хотела сказать, что телефон включился. Старинные часы над комодом показывали половину восьмого. Я встал. Пошел в ванную, выпил стакан воды и пригладил перед зеркалом волосы. Потом, усевшись на краешек постели, вызвал полицию.
Занято… Опять занято… Десять, двадцать раз гудки показывали, что номер полиции занят… Наконец послышался усталый голос…
— Говорит Доналд Додд из Брентвуда… Да, Додд… Адвокат…
— Я знаю вас, господин Додд…
— Кто у аппарата?
— Сержант Томаси… Что у вас случилось?
— Лейтенант Олсен на месте?
— Он провел здесь всю ночь, так же как и мы все… Хотите говорить с ним?
— Пожалуйста, позовите его, Томаси… Алло! Лейтенант Олсен?
— Олсен слушает…