Руками не трогать
Шрифт:
– Ирина Марковна, только попробуйте ее сломать! Я вас предупреждаю! – рявкнула на нее главная хранительница. – Лучше отдайте шкатулку мне, а сами возьмите партитуры.
– По партитурам у нас Снежана, – обиделась Ирина Марковна, не выпуская шкатулку из рук. – Пусть она берет.
– Мы все это не утащим, – сказала Снежана Петровна. – Бессмысленно.
– Утащим! По чуть-чуть, в несколько заходов! Что я одна корячиться должна? – В подвал вернулась Гуля уже без виолончели.
– Гуля, а где инструмент? – ахнула Берта Абрамовна.
– Так я его в холле оставила. На диванчик положила. Не волнуйтесь. Я тряпочкой
– Вы его оставили без присмотра? Вы знаете, что это за виолончель? Скорее назад. Если пропадет, я первая пойду под суд! Гуля, вы работаете в музее не первый год! Ну, неужели нельзя было за это время освоить хоть какие-то азы культуры? Какой тряпочкой?
– Какой была, такой и прикрыла. Да, я из деревни, и что? А кто за вами грязь отмывает? Вы вон руки свои бережете, а я унитазы после вас чищу. И унитазам все равно – культурная я или некультурная! – обиделась Гуля. – Вот с вами, Берта Абрамовна, всегда так. Хочу, как лучше, а вы кричите. Почему вы на меня кричите? Когда Снежана вылакала ваш бар, вы на нее не кричали. Да, у вас в шкафчике и вино стояло, и виски там какой-то, так она за месяц все уговорила. По «чуть-чуть». И ничего ей не было. А меня за балалайку покоцанную ругаете!
– Берта Абрамовна, как вы можете допускать такое хамство? – Снежана Петровна поджала губы и готова была заплакать.
– Все, давайте прекратим ругаться. Немедленно. – Берта Абрамовна повысила голос. – Гуля, немедленно возвращайтесь к инструменту. Снежана Петровна, берите партитуры, Елена Анатольевна, заберите у Ирины Марковны шкатулку, наконец!
Все это время Ирина Марковна то открывала, то закрывала шкатулку, заводя мелодию снова и снова.
– Женщины! Вы где? Тут есть кто-нибудь? Еленочка! Лена, вы здесь? – послышался мужской голос.
– Во, рыцарь твой вернулся, чтобы нас спасти. Только думал чё-то долго, – огрызнулась Гуля.
– Глинка! – воскликнула Берта Абрамовна. – Михаил Иванович! Идите на мой голос! Я в вас все-таки не ошиблась! Еленочка Анатольевна, возьмите свечу и идите ему навстречу!
– Не пойду. Сами идите, – ответила Елена Анатольевна.
– Михаил Иванович! Я к вам уже бегу! Подождите, дорогой вы мой! Только не включайте свет! У нас тут проводка искрила! – Берта Абрамовна, по своему обыкновению, буквально исчезла из виду. Огонек свечи уже мелькал в коридоре.
– Вот как ей это удается? – удивилась Снежана Петровна. – Я и глазом не успела моргнуть, а она уже переместилась.
– Тихо, а то мы последнего мужика спугнем. Вы ему еще про привидения расскажите, – одернула ее Гуля.
– А вы вообще лучше бы помолчали, – шепотом ответила Снежана. – Не подходила я к шкафу Берты!
– Ага, конечно, не подходила. А кто вино все вылакал?
– Не знаю! Может, это Борис! От радиации лечился! Вино, говорят, помогает от импотенции. Только, видно, не больно-то сработало!
– Нет, ну ты посмотри на нее! – Гуля подбоченилась и стала наступать на Снежану Петровну, которая вжалась в стремянку.
Михаил Иванович пришел не один, а с подмогой – сантехником, слесарем и Борисом. Четверо мужчин, оттеснив женщин, устраняли течь, перекрывали воду, латали дыру и выясняли, где искрила проводка. Никто из женщин так и не ушел. Тут же превратившись в слабых, беззащитных музейных фей, которые заболевают от малейшего сквозняка и падают в обморок от резкого слова, они, как
– Ну вот, я же говорила! – Берта Абрамовна подмигнула Елене Анатольевне. – Присмотритесь к нему повнимательней. Он не так плох, каким хочет казаться. Очень вам его рекомендую.
Елена Анатольевна не ответила.
Когда течь в трубе была устранена, экспонаты спасены, а музей закрыт по техническим причинам, все сотрудники собрались в буфете. Наверное, впервые за долгое время, если не считать совместных новогодних концертов. Неожиданно выдавшийся выходной всем пошел на пользу, а общая «беда» – сблизила и сплотила. Гуля суетилась, подливая всем чай из самовара и хозяйничая на маленькой кухоньке, искрометно, молниеносно сделав вкуснейшие гренки с сыром, сладкие пышки и салат.
– Гуля! – воскликнула Берта Абрамовна. – Это же невероятно вкусно! Вам нужно работать поваром, а не уборщицей.
– Так назначьте, – ответила Гуля, радуясь, что ее стряпня пришлась по вкусу.
Буфет никогда не считался частью музея. Повар и официантка, она же кассирша, были сторонними, чужими людьми. И никого не интересовало, были эти люди просто давними знакомыми, любовниками или мужем и женой. Никто не помнил, при каком именно из бывших директоров музея они появились. Но Берта Абрамовна не считала для себя позволительным уволить сотрудников, которых не она принимала на работу. Буфетной едой все были недовольны, но молчали. Главной хранительнице, сидящей на пожизненной диете, было в принципе все равно. Она в буфете не ела. Но однажды попробовала пирожные, которые пекла Оля, на самом деле Олимпиада, – картошку, эклеры, муравейник, хворост. Пирожные были отменными, а прочая еда – изобретательная, вычурная, как помидоры, запеченные с сыром, которые готовил повар, настолько же отвратительная. Повар, он же муж или любовник Оли-Олимпиады, был на редкость молчаливым. Он тихо готовил у себя в закутке, очень медленно обслуживал и выбивал чеки, никогда не разговаривал с посетителями. У Берты Абрамовны было подозрение, что он – вовсе не повар и работает по протекции Оли – профессионального кондитера. Конечно, с буфетом тоже нужно было разобраться, но руки просто не доходили.
– Гуля! Это бесподобно! – восклицала то и дело главная хранительница, откусывая гренку, уже вторую, которую положила ей на тарелку уборщица.
– Вот поэтому вы с головой не дружите, простите, что я так прямо говорю. Вам бы есть нормально, тогда и настроение будет. А вон Лена, простите, Елена Анатольевна. Сидит целыми днями, в одну точку смотрит. Бледная, аж синяя! И мерзнет все время. Смотреть тошно! А все потому, что не ест! Вот рассольника бы навернула, так и порозовела бы, и согрелась.
Елена Анатольевна покраснела. Она и вправду почувствовала непривычную теплоту в области грудной клетки и силу в конечностях, съев три Гулины гренки, промасленные и щедро посыпанные сыром.
– Я считаю, главное – первое, – продолжала Гуля, которая впервые за все годы работы вошла в профессиональный раж и говорила со знанием дела. – Надо же и борщик, и похлебку. Да и сальца добавить, кожицы обжаренной, а не на овощном бульоне. – Гуля брезгливо поморщилась. – А котлеты? Надо ж свининку с говядинкой смешать! И не в покупных сухарях обвалять, а в греночках. Да с чесночком!