Рукав Ориона
Шрифт:
— Сонтагу нужно будет об этом рассказать, даже если мы найдем тело. Позабочусь об этом. Ты знаешь, как зовут ее брата?
— Хуберт Блейк Кенигсберг, профессор химии в Лидском университете. Эмили училась там, прежде чем перевелась в Стэнфорд в Калифорнии и стала большой докой в ксенобиологии.
— Я сама исследую ее могилу; Если тело еще существует, то может быть, твоя приятельница-юрист Беатрис Манган посоветует, как взять анализ ДНК.
— Прекрасная мысль. Результаты этих исследований тоже передай Сонтагу. — Я постарался припомнить, не забыл ли я чего. Если и забыл, то теперь все равно ничего
Она скорчила насмешливую рожицу и откинула рукой инопланетянки нормальные человеческие волосы.
— Все? Ох, Аса!
— Эй! — Я попытался ей улыбнуться в ответ. — Вперед, вперед и выше, малыш! Синяя супердевочка и уволенный суперкоп борются за спасение мира!
— Именно так. — Она понизила голос, и все веселье как рукой сняло. — Но ведь еще есть «Оплот» — по крайней мере для меня. Знаю, тебе на самом деле наплевать на корпорацию, но мысль, что ее получит такой псих, как Драммонд…
— Ева, — прервал я мягко. — Оставь Драммонда мне.
Казалось, она застыла.
— Ты действительно этого хочешь, Аса? Когда ты вернешься с Дагасатта…
— Если операция пройдет успешно, то не бойся, я не вернусь к своей пляжной жизни, бросив Олли Шнайдера у тебя на пороге. Мне надоели эти игры Драммонда. Его пора прикончить, как бешеного скунса. И я готов взять это на себя.
— Спасибо, — тихо сказала она. — И, пожалуйста, береги себя.
— Это невозможно. Но, может быть, меня побережет удача. — Я дотронулся до ее изображения на экране. — Иди баиньки. Пока, сестренка.
Она кивнула, и изображение пропало.
Я тяжело опустился в кресло, оглядывая остатки ужина и удивленно вспоминая усталым мозгом патетическую речь суперкопа, которую только что произнес. Неужели я действительно нес такую чушь?
Да, так и есть.
Удивительно, почему Ева не расхохоталась мне в лицо.
Ладно, подумаю об этом завтра. В полуживом состоянии я дотащился до комнаты отдыха позади кабинета Мэт, скинул кроссовки и упал на диван, даже не позаботившись разложить его.
Бешеный скунс… кости… детские воспоминания о каникулах на Небесном ранчо.
В пустынных горах Сьерра-Анчи поздняя весна. Вечер, холодает. Россыпь звезд, внизу в каньоне журчит ручей, вдали воет койот. Симон, высокий, словно сосна, в джинсах, рубашке с перламутровыми пуговицами, замшевом пиджаке, на ногах старые ботинки с высокой шнуровкой, шляпа с кривыми полями. Я, не старше семи лет, одетый примерно так же, помогаю отцу мыть посуду после ужина.
Он ляжет спать прямо на землю перед костром, положив рядом длинное ружье, словно настоящий ковбой. А меня ждут крошечная палатка и тысяча указаний от мамы: «Это дело твоего отца, если он хочет, чтобы к нему в постель заползла гремучая змея. А ты будешь спать в той палатке, Аса, ты слышишь меня? И убедись, что молния застегнута».
Я бросаю кости, шкурки от бобов и яблочную кожуру в огонь, ставлю последнюю тарелку в лазерную сушилку и убираю все кухонные принадлежности. Потом мы с отцом берем лампу и идем проверить, как там наши лошади — черный жеребец Бандидо и мой пони Чарли. Они привязаны в нескольких десятках метров под деревьями.
С ними все в порядке. Мы с Симоном стоим рядом и мочимся на поваленный ствол кактуса-сагуаро, который в
— Пап, смотри!
Я замираю от ужаса.
Внутри палатки что-то есть, оно сидит на моем спальнике и грызет кость. Это небольшой зверек, меньше кошки, с черной шкурой, покрытой белыми пятнами. Он замечает приближающихся людей и делает нечто очень странное.
А именно становится в стойку на передних лапах, так, что все тельце в воздухе, и машет толстым хвостом.
— Маленький пятнистый скунс, — бормочет Симон.
Я не раз видел их раздавленными на дорогах, но живьем никогда. Зверек впадает в безумие, он плюхается на все четыре лапы, потом снова поднимается на двух передних. Это дурацкое действие повторяется несколько раз, я не спускаю с него глаз. Наконец скунс шипит, хватает свою кость и снова начинает ее грызть.
— Глупый ребенок, — говорит Симон. — Сказал же тебе, сожги мусор.
— Как нам теперь его оттуда выманить? — в отчаянии шепчу я. — Он обольет своей вонью мой спальник, или даже седла и все остальные вещи!
— Не двигайся, парень. Стой, где стоишь. Я скоро вернусь.
Он отступает назад, беря с собой лампу, и через минуту возвращается с сухой веткой сагуаро. Осторожно опускает палку в огонь костра, другой рукой сжимает ружье. Когда ветка занимается пламенем, он берет ее и медленно двигается к палатке, держа горящий факел перед собой.
Огонь приближается и приближается к маленькому скунсу. Он неподвижно сидит несколько мгновений, потом роняет кость, прыгает в ночную темноту и растворяется в ней.
— Ух ты! — воплю я. — Как он был близко!
— Большинство животных боится огня. — Симон удостоверяется, что скунс убежал. — А этот вел себя несколько странно. Я даже забеспокоился.
— Его стойка?
— Нет. Так они обычно предупреждают врага. Меня взволновала его нервная дрожь и шипение. Некоторые скунсы подхватывают бешенство после укуса мухи — переносчика болезни. Эти пятнистые малыши обычно храбры как львы и очень хитроумны. Но бешеный может просто броситься на тебя. Бесстрашные психи, ничего не боятся. Ты должен быть готов стрелять, и не обращай внимания на его вонь — о ней стоит волноваться меньше всего. Ты должен пристрелить бешеного скунса и закопать, не притрагиваясь к нему. Понял, парень?
— Да, пап.
— Отлично. Теперь иди спать.
Симон разворачивает свою лежанку.
Я пинком выбрасываю кость из палатки, и она попадает в самую середину костра. Потом застегиваю сетчатые занавески и ложусь на спальник, не раздеваясь, сжав в кулаке охотничий нож и испуганно прислушиваясь к шороху остреньких коготков по ткани тента.
Постепенно глаза мои закрываются.
— Адик? — Назойливый стук. — Адик?
Только заснул, как уже жуткий шум разбудил меня! Я выругался, повернулся на диване и с грохотом свалился на пол. О, черт, больно. Снова стук. Я поднялся на ноги и вспомнил, где нахожусь. Прихрамывая, добрался до двери и открыл ее: на пороге стояла Мэт с внушительным количеством пакетов в руках. В большом окне за ее спиной по-прежнему виднелся заснеженный, тускло освещенный город.