Рукопашная с купидоном
Шрифт:
— Я вспомнила, что сказала Соня по поводу детских фотографий. Будто бы они нужны ее однокласснику для автобиографии. Нет, это точно Государев! О нем постоянно пишут в журналах, публикуют снимки. А Кисличенко в детстве ходила в фотостудию и везде таскала с собой фотоаппарат, она сто раз мне рассказывала. Могла сделать какие-нибудь редкие кадры.
Болотов обещал звонить и держать ее в курсе. Они тепло попрощались, но Лайме показалось, что ее жених немного сердит на то, что она не позволила ему приехать. Не то чтобы они никогда не ночевали порознь, но для этого всегда
Не успела она положить трубку, как позвонила Люба Жукова.
— Что у вас там случилось с твоим Болотовым? — требовательно вопросила она. — Мне было неудобно спрашивать при матери, но он весь день ходил как в воду опущенный.
— Господи, Люба, он столкнулся у меня на работе с Агашкиным.
— О! Теперь все ясно. Агашкин кого хочешь доведет до белого каления.
Когда мать перевезла Лайму из Риги в Москву, та не сразу нашла себе новых подруг. Самой близкой оказалась как раз Люба Жукова. Агашкин же, как верный рыцарь, повсюду следовал за девочками. Иногда он доводил Любу до бешенства, и она пару раз здорово его поколотила. Агашкин и до сих пор ее побаивался, а Люба относилась к нему покровительственно и с большой долей юмора. «Тебе хорошо, — говорила она Лайме. — Если семейная жизнь не задастся, всегда есть верный Роберт со своей корявой рукой и пламенным сердцем».
— Они хотя бы не подрались? — спросила она с подозрением.
— Я не знаю, потому что сразу ушла, — призналась Лайма.
— Молодец. А я-то ломала голову, что это Болотов так разошелся.
— Разошелся?
— Он был совершенно несносным! Орал на Петьку, орал на меня, все валилось у него из рук. И глаза у него были противные-препротивные! Я даже рассердилась. Лайма, может, тебе немного повременить с замужеством?
— Не выдумывай. У него был примитивный приступ ревности. Кроме того, Люба, я хочу замуж.
— Ну, раз хочешь… Только учти, дорогая моя, с мужчинами происходят странные метаморфозы: замуж выходишь за орла, а разводишься со свиньей.
— Мне не хочется думать о разводе загодя, — запротестовала Лайма. — Слушай, я тут подумала: может, еще раз встретиться с Возницыным? Надо же ему сказать, что у него скорее всего есть сын. Тем более, я обещала. А то вдруг он попытается утопиться еще раз и преуспеет? И тогда ребенок уже на сто процентов останется сиротой. Я себе этого не прощу.
— Я не против, расскажи ему, — согласилась Люба. — Встретимся завтра вечером?
— Не знаю, — промямлила Лайма. — Я позвоню, хорошо? Я тебе говорила, что нас закрыли? Наш культурный центр?
— Болотов мне сказал.
— Люба, ты знаешь Игоря Государева? — неожиданно спохватилась Лайма.
— Мы познакомились с помощью телевизора, — ответила Люба. — Конечно, знаю, Лайма. Кто ж его не знает! Как включишь телик, он со своей гитарой тут как тут. Во всех передачах он. А что?
— А то, что Государев — одноклассник Кисличенко. Самородок из сибирской глубинки. Приехал в Москву с тетрадочкой стихов, а теперь дает концерты в Кремлевском Дворце.
— Но Соня никогда нам ничего не говорила! — воскликнула
— И тем не менее.
— Ну ничего себе! Постой-постой, так ты полагаешь, что это именно с ним Соня встречалась возле метро?
— И для него накрасилась и приоделась. Вполне может быть. Завтра Болотов попытается выйти на Игоря Государева и договориться с ним о встрече. Или хотя бы о телефонном разговоре.
— Ой, не знаю, не знаю, — протянула Люба. — Так просто до него не доберешься. Сама подумай — он известный артист. Представляешь, как его девицы осаждают?
— Одна радость, что Болотов — не девица. Надеюсь, у него что-нибудь получится.
Положив трубку, Лайма взглянула на часы. Звонить Шепоткову уже поздно. Может быть, попробовать связаться с Агашкиным? Нет, лучше не надо. Он тотчас решит, что она полюбила его крепко и на всю оставшуюся жизнь. А то еще примчится и будет совать в замочную скважину кольцо с бриллиантом. Агашкин совершенно не понимал, что женщины не любят, когда им силой доставляют радость. Он мечтал сделать Лайму счастливой вопреки всему.
Лайма некоторое время бродила по комнате, потом все-таки решилась и набрала домашний номер Шепоткова. Ответила ей супруга Николая Ефимовича, Арина, женщина суровая и в высшей степени подозрительная. Услышав женский голос, который попросил к телефону ее мужа, она невежливо спросила:
— А кто это?
— Лайма Скалбе, — кротко ответила Лайма.
— Иди, это твоя Скалбе-Балбе, — проворчала Арина, и Лайма услышала, как супруг зашипел на нее, словно гусь.
Потом он долго откашливался и наконец ответил:
— Алло.
— Алло, — тоже сказала Лайма. — Николай Ефимович, это Лайма. Извините, что беспокою вас дома… Но я очень нервничала сегодня, когда мне пришлось уехать.., с братом.
— Ничего страшного, — неопределенным тоном ответил Шепотков, и Лайма поняла, что он ничего ей не расскажет. Просто потому, что Арина стоит где-то рядом, вперив в него царственный взор.
Все-таки Лайма не захотела сдаваться и спросила:
— Как там вели себя мои друзья? Видите ли, до сегодняшнего дня они не были знакомы друг с другом, и я подумала, что они вряд ли найдут общий язык…
В ответ послышалось какое-то шуршание, хлопанье, кряхтение, потом щелчок, и, наконец, голос Шепоткова — не в пример более живой — прорезался где-то рядом:
— Я взял другую трубку и вышел на балкон, а то мои телевизор смотрят, — пояснил он. — Вы зря волнуетесь, Лайма. Ваши друзья отлично поладили друг с другом.
— Что вы говорите? — не поверила она. — Они что, пили на брудершафт?
— Нет-нет, ваш первый близкий друг…
— Агашкин?
— Он самый. Так вот. Он показал нам свое последнее изобретение — реактивную обувь. Между стелькой и подошвой есть резервуар, в который заливается топливо. Если включить моторчик, начинают работать двигатели, и ты поднимаешься в воздух. Невысоко — сантиметров на десять. И паришь! Правда, обувь еще не доработана, поэтому у Роберта не все получилось, но он так увлекательно рассказывал!