Рукопись несбывшихся ожиданий. Убойная практика
Шрифт:
– Среди моих одногруппников только я один занимаюсь такой глупостью, как завоевание расположения дурно воспитанного ребёнка, – горячо возмутился Антуан. – Пока вы предрекаете мне трясти погремушкой, Тварь, к примеру, несёт службу не где-либо, а на Стене Мрака. Даже эта никчёмная нищенка занята чем-то стоящим.
Увы, леди Каролина обратила внимание не на достойное содержание прозвучавших слов, а на уже сводящее её с ума имя. И в результате, пока Герман Грумберг открывал рот для похвалы, его жена, едва не визжа, прокричала:
– Да сколько можно
Антуан оторопел. Он, конечно, сам не замечал за собой привычки любую тему до обсуждения одногруппницы свести, но добрым отношением там даже не пахло.
– А разве похоже, что я лестно о ней отзываюсь? – скептически поднял он брови.
– Да ты и о своей настоящей невесте лестно не отзываешься! – прикрикнула леди Каролина, когда с гневом швырнула стоящую возле неё вазу на пол. Прекрасная фарфоровая древность (кажется, она была подарком на свадьбу прапрабабушки Германа Грумберга) разлетелась вдребезги.
Подобное экстравагантное поведение леди Каролина не позволяла себе с тех времён, когда ей раз эдак в четвёртый довелось узнать про супружескую измену. Именно тогда она окончательно охладела к мужу и смирилась с тем, что её брак никогда не будет таким, каким он ей виделся. Но это было много лет назад, и по этой причине Антуан нисколько не помнил, сколь горяча в гневе может быть его мать. Из-за этого он замер, недоверчиво на неё глядя. Но леди Каролину это нисколько не остудило. Она, дрожа от ярости, сказала:
– Я прекрасно понимаю, отчего ты так противишься обществу миледи Элеоноры, но, поверь, от этого понимания мне дурно! Дело не в её возрасте, а в том, что ты сам ещё не понял, как этой Милой Свон болен. Даже в родном доме тебе не забыть про её существование, а всё потому, что ты влюблён в эту хабалку.
– Какая чушь!
– Чушь? А как ещё тогда назвать подобное внимание с твоей стороны к этой, так сказать, неприятной для тебя особе? Мне, как женщине, видится, что тебя, сынок, ловко провели. Женский флирт ведь не всегда явен, зачастую это не томные взгляды и не стыдливо оброненный платок, а именно что доведение мужчины до лёгкой степени раздражения. Это твоя Мила Свон незаметно для тебя самого выбила у тебя землю из-под ног, не оставила в твоей голове места для кого-нибудь другого, и о, благодарение небесам, что ты у меня таким твердолобым вырос. Будь ты немного мягче, так уже бы стелился перед ней.
– Я? – горячо возмутился Антуан. – Мама, да вы совершенно не понимаете, о чём говорите. Между мной и Тварью в принципе быть ничего не может, мы едва терпим общество друг друга.
– Тогда прекращай уже разговаривать о ней! – строго приказала леди Каролина, прежде чем грозно топнула ногой. – И бросать меня на карнавальные празднества я тебе не позволю, даже не думай! Достаточно того, что, ссылаясь на свою службу, меня ради распутных девок бросит твой отец.
«Какая прекрасная неделя нашему семейству предстоит», - кисло подумал Герман
«А что, если Антуан действительно болен не ненавистью, а любовью? Недаром говорят, что от одного до второго всего один шаг», - принялся всерьёз рассуждать граф, когда остался один. При этом, подумав, он развернул вложенный в портсигар портрет, что летом его рукой был вытащен из камина. Лицо повторяло нынешний рисунок Антуана, но выглядело более примитивно. Всё же особого таланта к рисованию и музицированию младший из Грумбергов никогда не проявлял. Не иначе, он долгое время раз за разом рисовал одно и тоже, раз его сегодняшняя работа вышла так хороша.
Подумав, Герман Грумберг решил не вырывать из альбома сына новый рисунок. Он всмотрелся в тот, что уже держал в руках. Несмотря на горящие гневом глаза, лицо незнакомки выглядело миловидно, и, собственно, по этой причине граф некогда и сохранил рисунок. Ему тогда захотелось подумать, на кого из гостий пикника похож сей портрет, вот только заботы так захватили королевского советника, что портрет на долгое время остался лежать в портсигаре, и уже даже начал напоминать Герману Грумбергу некий талисман.
«Быть может, это Мила Свон? – впервые предположил он, и эта мысль заставила его начать думать в другом направлении. – Странно, что её отправили на Стену Мрака. Но, если она действительно там, то у меня есть возможность невзначай увидеть её. А что, как не личная встреча, лучший способ составить непредвзятое мнение? И что, как не выслушивание второй стороны, способно дать наилучшее представление о происходящем?».
Неожиданно в дверь постучали.
– Да?
– Мой лорд, вам срочное донесение, - сообщил слуга.
Вынужденно Герман Грумберг убрал портрет обратно в портсигар и поспешно спустился в холл. Ему было не в первой принимать гонцов в тёмное время суток, а потому он знал – по тривиальной причине за полночь его никто не побеспокоил бы.
«Неужели война началась?» - панически прозвучало в его голове.
– Послание от Её величества.
– От Её величества? – искренне удивился граф, а затем суетливо взял протянутое ему письмо и поспешно, даже без ножа, вскрыл конверт. Как назло, в этот самый момент в холл вошла леди Каролина. Не иначе кто-то сообщил ей о приезде гонца, и она поспешила узнать новости. Вдруг муж доверил бы узнать о чём-то.
– Что там? – побледневшими губами спросила она. – Война началась?
– Нет, хуже, - покачал головой граф и, отпустив гонца, взял супругу под руку. Он повёл её туда, где бы их никто из слуг не услышал.
– Хуже? – едва они остановились, прошептала леди Каролина.
– Да что может быть хуже войны, Герман?
– Её величество сообщила, что торжества на карнавальной неделе будут сведены к минимуму, и причиной тому королевский траур. Миледи Элеонора скончалась.
– Как скончалась?