Рукопись Платона
Шрифт:
Посему, покинув свое укрытие, княжна смело пошла прямо к парадному крыльцу. Полицмейстер и солдат разом повернули головы в ее сторону; полицмейстер что-то сказал караульному, и тот шагнул вперед, беря наперевес ружье. Сообразив, в чем дело, Мария Андреевна одним движением сняла платок и тряхнула головой, отбрасывая назад упавшие на лицо волосы. Полицмейстер вгляделся в ее лицо, взял солдата за рукав, и тот вернулся на место, приставив ружье к ноге.
Фамилия полицмейстера была Пырьев; звали его Иваном Игнатьевичем, и был он обыкновенно смешлив
Бренча шпорами и медалями, полицмейстер с неожиданной при его внушительной комплекции легкостью сбежал по ступенькам и поклонился княжне.
— Здравствуйте, Иван Игнатьевич, — сказала та. — Рада вас видеть, хотя и не пойму, признаться, что привело вас сюда в столь ранний час, да еще и с таким внушительным эскортом.
— Бог мой, Мария Андреевна! — воскликнул полицмейстер, целуя ей руку. — Счастлив видеть вас в добром здравии. Но должен вам признаться, что теперь, когда вы вернулись, я так же мало понимаю, зачем сюда явился, как и вы. Однако откуда вы? И в таком странном наряде...
— Сегодня все странно, — заметила княжна. — Странно одетая, я возвращаюсь со странной прогулки в седьмом часу утра и застаю у себя во дворе странную компанию во всем блеске прославленного русского оружия. Но еще более странным, милейший Иван Игнатьевич, мне кажется то, что вы требуете у меня отчета в моих действиях.
К концу этой коротенькой, произнесенной не без яду речи голос княжны поднялся до звенящего металлического тона, а подбородок надменно вздернулся. Полицмейстер сокрушенно вздохнул.
— Простите, Мария Андреевна, — сказал он. — Обстоятельства, будь они неладны... Я здесь по долгу службы и, коли на то пошло, обязан вас кое о чем расспросить. Поверьте, это не доставляет мне ни малейшего удовольствия, однако деваться некуда, поскольку все действительно выглядит очень странно. Очень странно, дражайшая Мария Андреевна! Боюсь, вам все-таки придется ответить, откуда вы вернулись в столь ранний час и в столь стра... в столь необычном наряде. И, кстати, как вам удалось незамеченной попасть во двор?
— На последний ваш вопрос ответить легче всего, — сказала княжна. — Увидев у калитки конную статую с саблей наголо, я решила, что будет много скорее и проще войти через дыру в заборе. На остальные ваши вопросы я тоже с удовольствием отвечу, если вы убедите меня в том, что это необходимо. Я отношусь с большим уважением не только к вам, но и к вашему чину, однако осмелюсь напомнить, что мой титул дает мне некоторые привилегии. В частности, я обязана отчитываться только государю императору. А! — воскликнула она, осененная внезапной мыслью. — Так вы явились из-за моего прошения на высочайшее имя! Скоро, однако, у нас работает почта, да и ответ на прошение кажется мне не вполне обычным...
— Какое прошение? — рассеянно переспросил полицмейстер и со вздохом покачал головой. — Ах, Мария Андреевна! За что же вы меня
— О Господи! — воскликнула княжна. — Умоляю вас, Иван Игнатьевич, объяснитесь! О каком несчастье вы говорите? И при чем тут я?
Ей вдруг пришло в голову, что речь может идти о немце, которого она видела в последний раз в весьма подозрительной компании.
— Войдемте в дом, — предложил полицмейстер. — Там я все объясню и буду просить вас по возможности помочь, гм... расследованию. Боже, как я рад, что вы целы и невредимы!
Стоило княжне переступить порог, как навстречу ей бросился градоначальник. Одевался он явно второпях, но княжна едва обратила внимание на беспорядок в его туалете, напуганная смертельной бледностью, которая заливала обычно жизнерадостное лицо Андрея Трифоновича Берестова. Однако, даже увидев пребывающего в нескрываемом отчаянии градоначальника, Мария Андреевна не поняла, что ввергло его в столь подавленное состояние.
— Благодарение Богу, вы живы! — задыхающимся голосом вскричал градоначальник, хватая ладонь княжны обеими руками. Ладони у него были липкие, холодные и мелко дрожали, но княжна не отважилась отнять руку. — Но скажите, что с Алексеем? Где он?
— Как? — переспросила княжна. — Как вы сказали? Алексей? Алексей Евграфович, я полагаю? Но это действительно странно... Как же так? Он ушел от меня в десятом часу вечера с твердым намерением отправиться прямо домой... И что же, его до сих пор нет? Но... Погодите, не надо так волноваться. Быть может, он куда-нибудь зашел?
— Сие представляется весьма сомнительным, — вместо Берестова ответил полицмейстер. — Весьма, весьма сомнительным. И вообще, ваше сиятельство, все это очень странно. Поначалу мы решили, что с вами обоими произошло несчастье, и подвергли допросу прислугу. Прислуга, кстати, подтверждает ваши слова о том, что молодой Берестов покинул дом в десятом часу.
— А вы имеете основания сомневаться в моих словах? — изумилась княжна. — Простите, Иван Игнатьевич, но сегодня ваше поведение попросту оскорбительно.
— Ах, знали бы вы, знали, как оно неприятно мне самому, это мое поведение! — с великой досадой воскликнул полицмейстер и вдруг, громко стуча сапогами по паркету, подошел к стоявшему в углу карточному столику. Только теперь княжна заметила, что столик зачем-то накрыт белой простыней, под которой угадывался какой-то небольшой, неправильных очертаний предмет. — Мое поведение... Право, сударыня, если бы самой большой неприятностью на свете было мое неучтивое поведение, я полагал бы себя самым счастливым из смертных. Я сию минуту готов пасть перед вами на колени и со слезами вымаливать прощение, но прежде объясните, что может означать вот это?!