Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле
Шрифт:
В ресторане мы сели за свободный столик. Я вынула пачку сигарет, и Джулия попросила у меня закурить. При этом вид у нее был такой сконфуженный, словно она была виновата в том, что я начала курить раньше нее.
Когда она заказала бокал вина и уже потягивала его, я спросила, что же все-таки случилось.
— Я и сама хотела бы знать, — ответила она. — Вечеринка была просто классная.
По словам Джулии, там была вся ее семья и давние приятели. Однако Генри, похоже, никто не понравился. Возможно, ему была неприятна
— Моя семья не похожа на твою, — сказала она и добавила, что каждый член ее семьи хотя бы один раз разводился и на вечеринке присутствовали всевозможные сводные братья и сестры, мачехи и отчимы. Родители Джулии тоже разводились и снова вступили в брак, что напомнило мне, как Генри работал у Брауна, потом ушел от него, а потом вернулся снова.
— Они вечно на грани развода, после которого жаждут опять сойтись.
— У них что, всегда так было?
— Когда мама ушла от нас в первый раз, я была младше тебя, — сказала Джулия. — Мы только-только въехали в прекрасный дом в Коннектикуте. Там был бассейн, окрашенный в черный цвет, и фонари висели так, что деревья отражались в воде. Когда родители устраивали приемы, я наблюдала за происходящим из окна своей спальни. Казалось, будто гости плавают в подводном лесу.
— Звучит красиво, — заметила я.
— Магия.
Она бросила взгляд на мои сигареты и спросила, можно ли еще одну. Я кивнула:
— Бери!
— Мама ушла в сентябре. Отец по ночам забирался в бассейн и плескался в нем, даже когда уже наступили холода. Вода была усеяна листьями, но он прокладывал себе путь сквозь листву. Я стояла на краю, уговаривая его выйти. Когда он выходил, посреди бассейна оставалась чистая вода, и я видела в ней отражения голых веток.
Джулия немного успокоилась. Глаза ее были сухими, хотя она по-прежнему прикрывала их ладонью.
Казалось, ей не давала покоя мысль о родителях, а тут еще и Генри со своими выходками. Я пересказала ей все приятное, что говорил о ней мой брат, все комплименты, которые запомнила, и все замечания, которые можно было истолковать как комплименты. Затем перечислила все ее достоинства и умения.
— На самом деле все обстоит гораздо сложнее, — сказала она, и я подумала, что она расскажет, как все обстоит на самом деле.
Возможно, она это почувствовала, потому что продолжила:
— Иногда тебя любят и за твои слабости. То, что ты не можешь сделать, порой привлекательнее того, что можешь.
На секунду у меня возникла надежда на свой счет. Но любовь за слабости сама по себе казалась слабостью.
— По-моему, Генри тебя любит, — сказала я, но тут же поняла, что наверняка этого не знаю.
Она выглядела усталой.
Я поведала ей то, что видела своими глазами: с ней он вел себя иначе, чем с другими подругами, которых приводил домой. С ними он держался так, будто они оказались здесь случайно. Уже произнеся эти слова, я вспомнила,
Джулия посмотрела мне в глаза.
— Он никогда не говорил, что любит меня.
Казалось, она хотела узнать, не слышала ли я от него этих слов, что обеспокоило меня еще больше.
— А ты когда-нибудь сама его об этом спрашивала? — осведомилась я и подивилась своему назидательному тону. Я вела себя так, будто что-то знала, хотя ровно ничего не знала, или же так, словно досконально изучила Генри и могу посоветовать ей, как с ним поступить.
Но ее лицо прояснилось, и она закивала, словно я угодила в самую точку.
Тогда я пошла на попятный и заговорила о том, что знала на самом деле. Рассказала о девушке, которую он привез как-то из Корнуэлла. На мой вопрос, является ли она его любовницей, он ответил: «Если даешь определение, значит, заранее все ограничиваешь рамками».
Джулия улыбнулась так, словно ей стало жаль эту девушку.
Казалось, сказанное мною убедило ее, что проблемы с Генри не являются слишком серьезными, но меня беспокоила мысль, что в действительности они вполне серьезны. Под конец я проронила:
— Если не повезет с Генри, у тебя есть еще Пепел.
Она усмехнулась и сказала, что Пепел уже несколько лет как умер.
— Ничего, — утешила я ее, — на свете есть много других лошадок.
Когда мы вернулись домой, свет горел только в гостиной, и Джулия шепнула:
— Я хочу поговорить с Генри.
— Желаю удачи, — ответила я, но тут же вошла бабушка, как будто она только нас и ждала.
И Джулия вынуждена была отправиться со мной в лишенный мужчин мир коек.
Я проснулась поздно. Бабушка уже уехала.
— Она не хотела тебя будить, — объяснила мама. — У нее в Филадельфии вечеринка, на которую она боится опоздать.
— Для нее тусовки — способ существования, — констатировала я.
Мама улыбнулась.
— Видела бы ты, какой хорошенькой она была в молодости.
Это заставило меня вспомнить бабушкины слова о том, что я тоже была бы хорошенькой, если бы постаралась. Но я не сказала матери, что чувствую себя уязвленной ее духом всепрощения. Я спросила:
— Мам, красота — это случайность?
— А как она великолепно держится! — не дала сбить себя с толку мама и пошла описывать плиссированную юбку с жесткими складками, высокие каблуки и белые перчатки, которые носила ее мать.
Я позволила ей закончить. Потом спросила, где Генри и Джулия.
— Они только что пошли играть в теннис. Почему бы и тебе не присоединиться к ним?
Я удивилась, что они играли в теннис, вместо того чтобы обсуждать свои проблемы. Возможно, они уже обо всем поговорили. Может, все уладилось.