Руководство по системной поведенченской психотерапии

Курпатов Андрей Владимирович

Глава двенадцатая

Поведение перцепции

Поведение перцепции по значимости, может быть, наиважнейший из аспектов поведения, однако выделить его как самостоятельную единицу столь же трудно, сколь и разглядеть монету на дне поросшего тиной канала. Если рассматривать ощущение как механизм формирования аффекторной психически опосредованной активности, то следует признать, что в своем субъективном опыте человек, как это ни парадоксально, не сталкивается с непосредственным ощущением, что особенно подчеркивал А.А. Ухтомский⁵⁵⁰. Едва возникнув, ощущение сразу же становится восприятием [213] ⁵⁵¹ или же, не став

им, остается человеку неведомым, поскольку если человек о нем «знает», то это уже не ощущение, а восприятие.

213

Традиционная позиция состоит в том, что критерием, отличающим восприятие от ощущения, является факт осознанности в восприятии чувственно данного предмета или явления.

Более того, человек не может «знать» что бы то ни было безотносительно ко всему прочему содержанию своего психического аппарата. Иными словами, то, что ощущается человеком, не «повисает в воздухе» безразлично, но занимает определенное, отведенное этому воспринятому структурой и содержанием психического «место». В соответствии с этим «местом» воспринятое получает и свой «статус», однако это статус не собственно воспринятого, но «предписанный» воспринятому статус, что, разумеется, далеко не одно и то же.

Но и это только одна сторона вопроса, с другой же стороны, и воспринимается не «все подряд», воспринимается то, что существенно для содержания психического. Как писал по этому поводу А.А. Ухтомский: «Мы можем воспринимать лишь то и тех, к чему и к кому подготовлены наши доминанты, то есть наше поведение»⁵⁵²; то же, к чему доминанты не подготовлены, воспринято не будет. Что же в этом случае ощущение? Казалось бы, не более, чем удобная фикция. Однако подобный вывод явно не соответствует реальному положению дел.

Видимо, прежде чем ответить на вопрос об ощущении, необходимо уяснить, каковы последующие этапы той трансформации, которую претерпевает изначальный импульс, возникший в самых периферических отделах нервной системы – в рецепторах – под действием внешнего фактора. С.Л. Рубинштейн говорит в этом смысле о «безусловно-рефлекторной основе впечатления», которая «обрастает условными связями»⁵⁵³. Однако сами ощущения не могут быть даны безусловно-рефлекторно, таким образом, может быть дана только лишь способность к определенным «впечатлениям». То есть «обрастает» в определенном смысле система, а не принятый к рассмотрению импульс.

С другой стороны, можно было бы, что называется, волевым решением предположить, что ощущения – это то, что видится, слышится и т. п. вне зависимости от того, воспринимается оно сознательно или нет. Но и этот вариант оказывается весьма сомнительным, если принять во внимание психопатологию, где «ощущается» (в такой трактовке «ощущения») то, что и вовсе не действует на рецептор. [214] Иными словами, то, что видится, слышится и т. п., – это уже не ощущение, но восприятие. Здесь-то и кроется разгадка: поскольку в восприятии (пусть и болезненном) даны не «повисшие», как уже было сказано, «в воздухе» факты, но некие «предметы». Следовательно, воспринимается то, что потенциально можно назвать, описать, в крайнем случае пусть и очень приблизительно.

214

То же самое, впрочем, можно сказать и о сновидении, где человек видит то, что не действует непосредственно на его рецепторный аппарат.

Опыты И.П. Павлова и его сотрудников над анализаторами собаки, к счастью, дают богатый материал для решения этой задачи. Так, при исследовании зрительного анализатора животного было показано, что удаление затылочных долей мозга на обеих сторонах приводит к полной утрате предметного зрения. Однако у оперированной собаки не только не уменьшалась,

но даже увеличивалась способность к дифференцировке световых раздражителей. На основании этих данных И.П. Павлов приходит к выводу о том, что предметное зрение есть результат «высшего синтеза и анализа световых раздражителей»⁵⁵⁴.

Таким образом, с необходимостью следует заключить, что принципиальное различие восприятия и ощущения состоит в том, что первое есть «создание» предмета путем «высшего анализа и синтеза», на что требуются ощущения, которые есть механизм (исполнитель) дифференцировки. Иными словами, ощущение и восприятие – это не разные уровни одного процесса, но совершенно различные процессы, составляющие, впрочем, две стороны одного и того же.

Это положение станет более очевидным и менее парадоксальным, если рассмотреть его, пользуясь гештальтистской формулой: восприятие выступает здесь как восприятие «фигуры», тогда как дифференцировка «фигуры» на «фоне» (выделение ее из «фона») – есть акт ощущения. При этом акт ощущения различит линии, где черный цвет сменяется белым, но будет ли осознанным предметом «ваза» или же «два лица», определяется уже восприятием. Понятна сложность, указанная выше: результат восприятия, будучи «предметом», может быть означен, тогда как ощущение, которое, по сути, есть «акт» дифференцировки, означить, разумеется, невозможно (если, конечно, не сделать его «предметом» познания).

Данные выводы влекут за собой более чем ощутимые следствия. Поскольку «акт» не предметен, то он и не может быть ограничен предметностью, таким образом, он отнюдь не ограничивается аффекторной психически опосредованной активностью. Ощущать, следовательно, можно и образы, и другие содержательные формы психического, равно как и воспринимать их также можно все, без исключения (исключение составляет разве только сам акт ощущения) [215] ⁵⁵⁵.Данный тезис разъясняет и проблему ощущения – восприятия в контексте психопатологии, что, безусловно, свидетельствует в его пользу.

215

Так, например, Б.Г. Ананьев законно выделял такой частный случай ощущения, как «социальную перцепцию» – «выделение человека как объекта наблюдения и изображения – явление социального развития ребенка и формирования особого вида чувственного опыта».

Именно этот принцип ложится в основу различения поведения перцепции и апперцепционного поведения: первое – есть поведение психического как процесса, второе – поведение как структура. Дальнейшей трудностью оказывается лишь вопрос представления поведения перцепции, но и он решается удовлетворительно, если учитывать систематическое описание психических процессов Л.М. Веккером, основывающимся на учении И.П. Павлова, с одной стороны, и формулирующим концептуальную модель, где всякий психический процесс предстает развернутым в категориях времени, пространства, модальности и интенсивности, с другой.⁵⁵⁶

Впрочем, модальность (звук, цвет, вкус и т. п.) определяется специфической функцией анализаторов; интенсивность (громкий – тихий, яркий – блеклый и т. п.) – не есть акт дифференцировки, но ее результат. Однако совсем иначе предстают в рассмотрении феномены времени и пространства. Интересно, что фасеточные глаза насекомых работают лишь при воздействии движущихся раздражителей, аналогично и сетчатка лягушки, описываемая как «детектор насекомых», идентифицирует только те объекты, которые находятся в движении, а в окружении неподвижных насекомых лягушка просто может погибнуть от голода⁵⁵⁷. Впрочем, совершенно аналогичным образом ведет себя и ребенок, так Б.Г. Ананьев делает следующий вывод: «Движение объекта раньше и первичнее становится источником сенсорного развития и перестройки сенсорных функций, нежели, например, хватательное движение субъекта»⁵⁵⁸.