Руководство по системной поведенченской психотерапии
Шрифт:
На психотерапевтической сессии данные этой таблицы обсуждаются, отмечаются допущенные ошибки, если таковые были, рассматривается то, что следовало «принять», и то, что следовало в связи с этим делать. Кроме того, психотерапевт расспрашивает пациента на предмет имевших место фрустраций, они (прямо на занятии) заносятся в таблицу в графу «результаты требований», далее пациентом при помощи психотерапевта заполняются остальные графы соответствующей строки таблицы.
1) «Коррекция категорических высказываний»
Эта техника основана на том, что общий психологический механизм, названный в СПП «требования», проявляется в рече-мыслительном поведении пациента специфическими типовыми речевыми конструктами, которые легко распознаются и могут быть условно разделены как по содержанию «требования», так и по лингвистической структуре. Эти конструкты были подробно изучены, описаны и классифицированы А. Эллисом в рационально-эмоциональной
1. «Категорические оценки»:
1) означают события, явления или людей крайне негативными, абсолютистскими, преувеличенными категориями («моя жизнь разрушена», «это просто ужасно», «все происшедшее – настоящая катастрофа», «моя жизнь превратилась в ад», «меня окружают одни идиоты»), лингвистическими признаками этого типа суждений являются слова-оценки: «ужасно», «катастрофа», «беда» «страшно»;
2) означают личность пациента, его отдельные качества, поступки, внутреннее состояние либо потенциальные возможности в сугубо отрицательном, категорическом стиле («я ничтожество и никуда не гожусь», «я полный неудачник и совершаю одни ошибки», «я не способен терпеть эту душевную боль», «я не могу так жить»).
Словами-маркерами являются ругательные и принижающие выражения, обращенные пациентом к себе, и словосочетания: «я не сумею», «я не смогу», «я не выдержу», «я не перенесу».
2. «Долженствования» (то есть собственно «требования» в их чистом виде):
1) могут быть обращены к себе и выражают требование совершенства от себя («я не должен совершать ошибок»);
2) могут быть обращены к окружающим людям и выражают требования идеального поведения от окружающих («все должны быть со мной вежливы и любезны»);
3) могут быть обращены к миру событий и явлений и выражают требование контроля над явлениями и объектами окружающего мира («все должно быть справедливо»).
Слова-маркеры данного типа суждений: глаголы – «должен», «следует», «надо» и наречия – «справедливо», «хорошо», «правильно».
Для коррекции «категорических высказываний» психотерапевт использует последовательно или отдельно различные типы приемов.
А) В ходе беседы психотерапевт методично указывает пациенту на факт несоответствия его высказываний «истинному положению дел» или «реальности» и предлагает свои, более «реалистичные оценки», уже не содержащие ни «категорических оценок», ни «долженствований», после чего в дискурсивной манере предлагает задуматься о том, правильно ли до сих пор пациент думал о проблемных обстоятельствах.
Б) В случае, если пациент начинает настаивать на верности своих высказываний, психотерапевт прибегает к разной степени директивности «дискуссии», используя логические, эмпирические и образные контраргументы, внутренние противоречия в высказываниях пациента, а также постоянно конфронтируя пациента с негативными последствиями использования им «категорических суждений» и веры в них. По мере появления у пациента критики к собственным высказываниям психотерапевт предлагает сам или просит пациента сформулировать более «адекватную» и «реалистичную» позицию, которой в дальнейших размышлениях стоит руководствоваться. При этом «категорические оценки» заменяются на смягченные, нейтральные, неоднозначные, многогранные оценки, а «долженствования» заменяются на «пожелания, учитывающие реальность» («конечно, хотелось бы, чтобы все меня любили, но, видимо, это невозможно»).
На выявлении и оспаривании иррациональных установок и основаны почти все базовые процедуры РЭПТ. Сам А. Эллис по мере развития РЭПТ выделял от 3 до 12 типов иррациональных убеждений. Оспаривание иррациональных установок в РЭПТ чаще всего проводится с помощью сократического диалога, пациенту же предварительно объясняют так называемую модель А (событие) – В (убеждение) – С (эмоция), согласно которой у человека эмоциональная реакция зависит не от внешних событий, а от мыслей и убеждений по их поводу.
2) «Логическая игра»
Как уже говорилось выше, за всякой «проблемой» пациента стоит фрустрированное желание. При этом данное желание может быть недостижимым, нереализуемым в принципе, однако разнообразные аберрации «картины» способны придать вес подобного рода бессмыслице. Разумеется, «вскрыть» подобную бессмыслицу – значит редуцировать само это желание. Так, например, чрезвычайно распространенное «требование», которое предъявляют многие пациенты, можно свести к следующему тезису: «Я не хочу умирать», причем никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах. Абсурдность этого «требования»
3. «Объяснение – констатация»
Как уже говорилось выше, «объяснение» – есть естественная форма речевого поведения, зарождающаяся в тот момент, когда ребенок начинает осваивать знаки в качестве означающих, но не пропадающая затем, а существенно преобразующаяся. Изначально, по всей видимости, «объяснение» этой функцией – освоение знаков как означающих – и ограничивается. Ребенку необходимо привести свою «картину» в активное, функциональное состояние, он толкует одни слова посредством других, получает новые, выводит некие закономерности, не вполне осознавая, где реальность, а где вымысел, где игра слов, а где игра словами. С этой целью он увязывает элементы своей «картины» любыми доступными ему связями, «сплетает» их в аберрации, что в совокупности и представляет собой специфическое детское мышление. Система будет «работать» только в том случае, если все ее элементы увязаны в единое целое, именно поэтому таким значительным выступает феномен «потребности» ребенка «в обосновании во что бы то ни стало», выделенный Ж. Пиаже [426] 822.
426
Из частоты этих «потому что» псевдологического или псевдопричинного порядка можно заключить, что мысль ребенка и вообще эгоцентрическая мысль постоянно руководимы потребностью обоснования во что бы то ни стало. Этот логический, или предлогический, закон имеет глубокое значение, ибо, по всей вероятности, именно благодаря его существованию идея случая отсутствует в детском мышлении. «Каждое явление может быть обосновано тем, что его окружает». Или еще: «Все связано со всем, и ничто не случайно».
Однако, если с ребенком, кажется, все понятно, то со взрослым человеком все значительно сложнее. Очевидно, что и здесь феномен «объяснения» служит естественной и необходимой цели – поддержанию единства психического [427] 823. Но что делает взрослый человек: просто ли и относительно случайно связывает факты посредством аберраций означающих или же устанавливает действительную истину? Кажется, что следует склониться ко второму мнению, однако современная философия, по всей видимости, тяготеет к первому824. Если, по выражению У. Джеймса, «чистый опыт» можно хотя бы описать (то есть представить) [428] 825, то возникает вопрос: насколько эта прибавка (а это именно прибавка к «чистому опыту») достоверна? Сам факт возможности этого вопроса делает заведомо безнадежным вопрос о достоверности ассоциации в аберрациях этих «прибавок», затевающих здесь, ко всему прочему, еще и «свою игру». В результате Д.А. Ланин заключает: «То, что мы считаем использованием языка, при ближайшем рассмотрении оказывается только весьма древней и сложно структурированной иллюзией» [429] 826.
427
Д. Келли, обосновывая свою теорию личностных конструктов пишет о том, что в КМ СПП рассматривается как «объяснение»: «Человек судит о мире с помощью понятных схем или моделей, которые он создает и затем пытается приспособить к объективной действительности. Это приспособление не всегда является удачным. Все же без таких систем мир будет представлять собой нечто настолько недифференцированное и гомогенное, что человек не сможет осмыслить его».
428
У. Джеймс утверждает, что сущность сознания «вымышлена, тогда как мысли о чем-то конкретном вполне реальны». «Но, – оговаривается У. Джеймс, – мысли о конкретном сделаны из того же вещества, что и вещи».
429
«Как детская игра в войну, – добавляет он, – никак не связана с реальными военными действиями, так и эта игра в использование языка есть лишь изображение некоторого гипотетического процесса, который в действительности не осуществляется».