Руководящие идеи русской жизни

Тихомиров Лев Александрович

Что такое сказал, например, г-н Родичев? Если в его запальчивых и бранчивых речах можно усмотреть смысл вообще, то он сводится к требованию свободы и равенства как всеопределяющего принципа во всех вообще государственных вопросах. Рецепт, конечно, простой. Но был ли и будет ли когда-нибудь на свете хоть один человек, который бы имел наивность применять его в какой бы то ни было организационной работе? Конечно, и г-н Родичев в своих личных или партийных делах поступает совсем иначе, чем предлагает Русскому государству. Его фразы годны только для разжигания ничего не понимающей толпы, но даже эти люди толпы, когда вздумают что-нибудь самостоятельно организовать, не бывают столь нелепы, чтобы применять к делу столь пустые, отвлеченные фразы. А г-н Родичев законодательствует

у нас, устраивает Россию и с высоты трибуны влияет на умы народа. А за ним стоит добрых сотни две таких же законодателей, таких же учителей, мыслящих не понятиями, а фразами.

Не станем перебирать их бесчисленных фраз, ни на что не пригодных, кроме получения мест депутатов. Но не можем не видеть деморализации умов, которую вносит к нам в народ и в самую законодательную сферу эта «парламентская» практика, всюду покрывающая ржавчиной государственные понятия. Теперь в Думе даже в среде правых уже слышим фразу, будто бы всеобщее избирательное право, если бы его ввести, могло бы решить запутанный вопрос западного земства… Вот уж истинная ржавчина парламентской фразы!

Но неужели у нас действительно до такой степени не имеют понятия о практике всеобщего избирательного права, чтобы серьезно считать его орудием выражения народной мысли и желаний? Это был бы удручающий факт политического неведения. Если же это простая фраза, то зачем же вносить такие глубокие заблуждения в умы народа? Ведь речи читаются. Наивные люди способны их принимать bona fide [116] .

Но если бы всеобщее избирательное право даже выражало народные желания и мысли, то разве из этого следует, чтобы коренные вопросы политики могли быть поставлены в зависимость от мнения большинства народа данной минуты? Неужели думцы не знают, что государство создается не на один день и не одним поколением? Когда мы создаем учреждения, то создаем их надолго: иначе не стоило бы их и устраивать, да они и не могут быть хороши иначе, как при расчете на долговременность. Точно так же и законы пишутся надолго, иначе бы они были не законами, а простым административным распоряжением большинства толпы. Зачем же вносить путаницу в умы народа?..

116

Буквально (лат.).

Конечно, с думской кафедры слышались и иные речи. Но должно сказать правду: если государственная идея была формулирована несколькими ясными штрихами в зале заседаний, то именно в речи председателя Совета Министров. Мы не считаем этого факта ненормальным. Напротив, естественно, что лица правительственные и должны быть выше, сознательнее; они должны быть способными к руководственной роли. Но печально то, что слишком уж элементарны принципы, которые правительству приходится со столь страшным напряжением сил проводить в собрании наших «избранников», которым вверено законодательное дело великой страны.

Люди, которых народ избирает во исполнение призыва Верховной власти к участию в законодательстве, должны бы заранее знать хоть азбуку государственности. Иначе какие они законодатели? И что печальнее всего: ведь до нашей реформы, до этого «улучшения» наших учреждений, в России десятки миллионов народа прекрасно знали эту азбуку. И вот в несколько лет все у нас погрузились в какой-то хаос мысли, в какое-то всеобщее незнание простейших элементов общественной и государственной жизни.

Кто не знал еще недавно, что наше государство есть государство Русское — не польское, не финское, не татарское, тем паче не еврейское, а именно Русское, созданное Русским народом, поддерживаемое Русским народом и не способное прожить полустолетия, если в нем окажется подорвана гегемония Русского народа? Теперь эту азбучную истину забыли чуть не все.

Кто не знал еще недавно, что никто не имеет права эскамотировать [117] власти Русского народа в государстве, им созданном? Теперь и это забыто. Напротив, публично, без смущения

говорят явную нелепость и явную неправду, будто бы это государство столь же польское или еврейское, как русское. Еще чуть не вчера десятки миллионов людей прекрасно понимали, что везде, на всем пространстве владычества Русского государства его природный гражданин и устроитель, русский человек, должен иметь доступ своего голоса к государственной власти. Чуть не вчера все понимали, что не простое численное большинство дает силу, а целый ряд других условий: богатство, образование, привычная организация и т. д., и т. д. Поэтому все понимали, что для защиты прав и свободы Русского народа государство не может ограничиться предоставлением ему одинаковой с другими «свободы». Все понимали, что если бы большинство могло само себя защищать, то незачем было бы устраивать государство, незачем и законы писать. Теперь же в Думе целый ряд лиц уже перестал понимать, что иногда меньшинство сильнее большинства. Нужны особые усилия для доказательства им, что русские составляют большинство численное, но поляки и евреи сильнее их своим богатством, организацией, своим умением эксплуатировать народ. Приходится доказывать, что для охраны интересов Русского народа государство обязано дать ему не простое право побеждать на выборах, но и возможность на это, — соответственной системой избирательного права.

117

От фр. escamoter — незаметно скрывать.

И вот все эти азбучные истины, все эти простейшие соображения здравого государственного смысла теперь приходится с величайшими усилиями втолковывать господам законодателям. И эти доказательства тонут в океане фраз «оппозиции», на все лады заглушающих перед народом голос государственного ума. Но ведь эти тучи бестолковейших фраз, ежедневно распространяемые с трибуны на всю Россию при помощи миллионов газетных листков, в том числе и правительственных изданий, может ли это не затуплять ум народа, может ли не выбивать из его сознания ростков государственности, может ли не вести его постепенно к утрате способности мыслить здраво и практично?

Печально это до невыразимости, а еще печальнее, что у нас уже прямо начали отвертываться от размышлений над этой порчей народа. Что делать, говорят: на то конституция, усовершенствованный строй. Везде по всему миру так!.. У нас, видно, еще не поняли, что именно по обессмысливанию народных понятий о государственности и развиваются по всему свету идеи анархизма. И легче ли нам оттого, что не у нас одних это происходит?

Куда мы идем?

Куда мы идем и что хотим создать из своей страны? Нынешние деятели не любят таких вопросов; они отмахиваются от общих целей деятельности, как от назойливой мухи. Все шумят, спорят, воюют в Государственной Думе, в печати, на съездах, в частных собраниях, а зачем воюют — об этом не хотят ни говорить, ни думать. Они заняты «ближайшими», «практическими» делами…

Действительно ли, однако, все это столь деловито и практично, если взглянуть, конечно, с точки зрения не личных, а национальных интересов?

Когда мы всматриваемся в соотношение и взаимоотношение воюющих армий, то замечаем картину, кажущуюся прямо абсурдной. Все, кажется, хлопочут не о том, чтобы победить, а о том, чтобы помешать противникам. Мало того, хотя в этом никто не признается, но сильно похоже на то, что каждая партия ничего так не боится, как своей прочной победы. И эта боязнь была бы правильна, потому что ни одна из партий не знала бы, что ей делать с победой.

Что сделали бы, например, фракции социалистов в случае такого казуса? Конечно, у них найдутся горячие головы, которые всегда готовы в бой. Но что, если вопрос о бое не имеет уже места? Тогда им нечего делать с победой. Наиболее разумные вожаки и масса более сознательных рабочих, вероятно, вполне понимают, что организовать социалистического производства они не могут никоим образом, и для получения средств жизни трудящихся не обошлись бы без призыва «варягов», этих злополучных, проклинаемых «буржуев», «эксплуататоров».