Румбы фантастики. 1988 год. Том II
Шрифт:
Бар подчеркнуто произнес последние слова, как бы тем самым отделяя себя от Конструктора и его модели.
— Поведение Оранжевого раздражает колонистов, — продолжал Бар. — В Совет поступило множество заявлений и просьб изолировать его от общества. Особенно много их поступило в последнее время, когда ты прятался от нас в лаборатории. Впрочем, о жалобах ты и сам прекрасно осведомлен как член Совета. Но тебе еще неизвестно, что сейчас большинство колонистов и мы считаем Оранжевого опасным для окружающих. — Уловив маленькую паузу в речи Бара, троица враз согласно кивнула. — К тому же, — многозначительно
Конструктор спокойно принял выпад Бара о том, кто и от кого прятался, но упоминание о Машине возмутило его.
— Я тоже член Совета, — решительно остановил Бара Конструктор, правда, откровенно играя на эффект, — и без моего заключения ваше решение, пусть даже подкрепленное мнение Машины, будет несостоятельным. Или вы считаете заключение Машины вернее моего?!
— Нас большинство, — вставил Бар. — И даже без Машины большинство. Ты не подчиняешься мнению большинства? — с иронией спросил он.
— Я? — в тон ему переспросил Конструктор. — Какому же большинству я должен подчиняться, твоему? — Бар хотел что-то возразить, но Конструктор опередил его: — Кто дал вам право на суд?! — резко проговорил он. — Кто?..
Герий вздрогнул — головоломка выпала из его рук, — и, весь подобравшись, он вскинул голову, с испугом посмотрел на Конструктора.
Похоже, он принимал это собрание Совета за простой фарс, но ни в коей мере не за судилище. А сейчас Конструктор будто вскрыл для него какой-то новый смысл.
Только секунду помедлил Бар.
— Ты дал нам право на суд, — вдруг жестко выговорил он. — Ты сам, Конструктор, и твоя старость! — Герий сделал рукой протестующий жест, но Бар словно не заметил этого и продолжал: — Никто и никогда еще в Колонии не жил столько, сколько прожил ты. Ты сознательно нарушил регламент продолжительности своей жизни, не имея на это никаких прав…
И этот выпад Конструктор принял с достоинством. Конечно, это сверхцинизм, когда тебе напоминают от твоей задержке в этом мире. Словно напоминание только и служит для того, чтобы дать тебе вовремя понять о наступлении той роковой поры, когда нужно уступить свое место более решительным.
Да, он нарушил регламент жизни. Но пошел на это не ради собственной выгоды и не из пресловутого цепляния за жизнь, которой он не дорожил с самого рождения, а во имя истины, как бы громко это ни звучало, истины, которая другими, может быть, утеряна или не найдена никогда. Не забывал он и о законе ограничения жизни, принятом пятым поколением Колонии, едва не погибшим от перенаселенности. Только сейчас не те времена. Изменения в укладе жизни Колонии произошли качественные. Уже в прошлых поколениях поняли, что нерационально плодить несовершенные клоны, лучше клонировать тех, кто закрепил свое умение в каком-то деле, проявил себя. И во всех последующих поколениях колонистов нужно только закреплять навыки, приобретенные их предшественниками. К тому же, для нормальной работоспособности Колонии и обслуживания Программы нет смысла в каких-то сверхнормативных колонистах. Такая установка сама по себе являлась ограничителем роста населения Станции. А закон о регламенте оставался формально-обязательным, но его придерживались, потому что пятое поколение заложило в Машину запрет на всякое изменение закона. И никто из колонистов
«И вот первая скрипка этого маленького оркестра уже спела ему прощальную песнь. Что же ты молчишь, вторая скрипка? Или ты считаешь, что твоя партия недостаточно наиграна?» Конструктору пришли эти не совсем ему понятные слова, когда он с надеждой смотрел на Герия. Но тот снова опустил голову книзу, будто лежавшая у его ног головоломка приковывала внимание.
— …еще сотни и сотни лет полета к Цели, а позади уже тысячи, — услышал Конструктор голос Бара и удивился, обнаружив, что за своими мыслями прослушал многое и сейчас утерял связь.
— Но ты последний из Конструкторов. И вместо того, чтобы готовить себе смену, ты с каким-то непонятным усердием возишься с Оранжевым, будто он выше всего и всех в Колонии. Неужели не ясно, что если ты уйдешь без замены в ничто, нам нет смысла продолжать полет?..
Да-да, — немедленно отозвался один из троицы, — будет ли… иметь…
Бара заметно покоробил это ненужный сейчас лепет «большинства», но он все же нашел в себе силы закончить в спокойном ироническом тоне:
— Или, может, нам восстановить клон твоего предшественника?..
Конструктор снова уловил связь: спектакль разыгрывался по железному логическому закону. Бар подготовил такие вопросы, даже постановкой которых он обеспечивал себе преимущество перед Конструктором. Потому что на них не могло быть ясных в своей логике ответов. Ясность же была нужна для подавляющего числа колонистов, в том числе и для троицы: двусмысленность, а еще более многозначительность не принимались никем в виду своей неконкретности и некорректности.
— Я должен отвечать? — спросил Конструктор у Бара, как у постановщика всего этого спектакля.
— Да.
— Трудно принять решение, не зная его истинности, — после паузы, как бы самому себе, сказал Конструктор.
Он внимательно оглядел членов Совета, как бы внушая им серьезность того, что готовился им открыть, и остановил взгляд на Герии: только он сможет и должен понять Конструктора, потому что только в него заложено понятие о душе. И все уловки Бара отнять у него душу посредством киберголоволомок бессмысленно. Поведение Герия на сегодняшнем судилище вообще трудно считать логичным: душа, пусть и слабая, поднимается над логикой.
Конструктор решил сказать об этом.
— В мире не все подчинено логике и рассудку, особенно для того мира, откуда мы пришли. В мире живого незримо, но присутствует то, что называется неопределенностью. И если равновесие вдруг нарушается, справедливо ли считать, что весы склоняются к верному решению?
Герий напряженно вслушивался.
Конструктор, ободренный его вниманием, понял, что пришла пора говорить еще яснее, еще конкретнее, говорить с той непреодолимой ясностью, которая будет достаточно прозрачна для Герия и Бара. Он хорошо знал: для остальных членов Совета все выраженные им мысли будут всего лишь набором каких-то, далеко не всегда понятных, слов. Но на Герия он рассчитывал. Он знал, что если его слова до кого-то дойдут, то, прежде всего, до Герия.