Румынские сказки
Шрифт:
— Как ты скажешь, так и накажу их, — сказал царь Прысле.
— Отец, я прощаю братьев, пусть бог их накажет. Мы выйдем на дворцовую лестницу, и каждый пустит вверх по стреле, если кто из нас согрешил, того бог и покарает.
Сказано-сделано. Вышли братья из дворца, пустили вверх по стреле. Когда же стрелы упали, они вонзились прямо в головы старших братьев и убили их. Стрела же младшего брата вонзилась в землю у самых его ног.
Старших братьев похоронили, и вскоре сыграли богатую свадьбу Прысли с младшей царевной. Жители всего царства радовались, что младший сын царя вернулся живым и здоровым, гордились
А после смерти отца Прысля взошёл на престол и стал мирно царствовать. Царствует он и но сей день, если ещё жив.
Проезжал и я по тем местам, веселился на свадьбе Прысли.
И рыбы взял кусок здоровый, И ножку зайчика хромого, Потом в седло удобно сел, Поведал сказку как умел.Богатырь Шперлэ
Перевод Н. Анисимовой
Шперлэ — вот как назвал своего сына один царь, а было это давным-давно. Когда я услышал эту сказку, очень я этому имени подивился, тут же подошёл к бабушке и спросил у неё, что же это за имя такое; но бабушка отослала меня к дедушке, дедушка же снял с полки святцы, перелистал всю книгу из конца в конец, имена всех святых, больших и малых, за все дни года перечитал, но имени Шперлэ так и не нашёл. Только когда дедушка протирал уже очки и клал святцы на место, сказал он мне, что, верно, был тот царский сын очень ленив. Ибо что такое «шперлэ», как не потухший жар, и как же ещё назвать того, кто вечно возле печи сидит да щипцами золу помешивает, коли не Шперлэ. Тут мне всё стало ясно, и сказал я, что, конечно, так оно и было.
Ну, а раз так, надо ли объяснять, почему нравилось Шперлэ плескаться с утками и гусями в пруду, а затем валяться с поросятами в непролазной грязи?
Рассказываю я вам об этом, чтобы вы поняли, почему невзлюбил Шперлэ и царь и все придворные; они считали, что он совсем никудышный человек, и только путается у всех под ногами. В кого он такой уродился, не знаю, потому что царь и царица были люди как люди, а два старших брата Шперлэ так же походили на него, как день на ночь, а может, и того меньше. Были его братья статные как дубы, такие сильные, что могли бы, кажется, землю надвое расколоть, и притом такие умные, что знали все тайны земные, как свои пять пальцев.
Но это всё присказка, сказка будет впереди.
У царя, как у всякого доброго христианина, было своё поле, где он осенью и весной сеял так же, как и мы сеем, коли есть где посеять, а летом собирал урожай так же, как и мы собираем, коли есть, что собрать. Только одно было у него по-иному: на наших полях вырастает и осот и куколь, да головня порой пшеницу попортит, а у царя не то: на его поле у пшеницы стебель золотой, а колосья из драгоценных каменьев, так что и смотреть на них глазам больно.
Хорошо шли дела у царя, и в скором времени стал он хозяином зажиточным: и скота в хлевах у него немало, и закрома зерном наполнены, да и деньжата на чёрный день отложены. Привалило человеку счастье, да и только! Но счастье-то — оно, слышь, переменчиво. Вдруг возьмёт да и уйдёт, скажем, от меня к тебе, а то и обоих стороной обойдёт и отправится к чёрту на кулички.
В один
И пошло в тот год у царя всё шиворот-навыворот.
— Научите, что мне делать? — спрашивает царь у советников.
Всяк советник свой совет подаёт.
Один говорит:
— Надо бы позвать владыку, молебен отслужить.
Другой возражает:
— А я бы вот что сказал, великий царь: не след на другой год сеять, и весь сказ!
— Так, по-твоему, — спрашивает царь, — чтобы мышей извести, надо дом спалить?
Только когда совет к концу приходил, поднялся один советник поумнее и сказал:
— Будут у нас хорошие сторожа, так нечего бояться.
Аминь! Но где найти такую охрану? Уж, конечно, не мы охранять будем, да и не вы, — у нас с вами и своих забот по-горло. Кто же, тогда? Глядь, выходит вперёд старший царский сын — он, мол, поле устережёт, и всё будет в порядке.
— Хорошо, дорогой мой, — сказал ему отец. — Иди и помни, что в эту ночь ровно год исполнится, как моё поле повытоптали.
Отправился царевич на великий подвиг. С головы до ног в кольчугу закован, в руке — тяжёлая палица, на бедре колчан с отравленными стрелами. Пошёл врага в смертном бою одолеть.
Все придворные очень на царского наследника понадеялись, но недаром в пословице говорится: к хвалёной груше не иди с большой торбой.
Меня же смех разбирает, да и только, ей-богу! А если кто из вас хочет узнать почему, так пусть потерпит: сам всё поймёт из моего рассказа.
Вышел витязь на середину поля, выбрал себе местечко поудобнее и притаился за чертополохом, словно охотник ночью в засаде: постелил себе мягкой травы, осмотрелся вокруг, снял кожух, положил его под голову и как добрый страж, растянулся на земле.
Вот лежит он, глаз не смыкает, звёзды на небе считает, лежит, не спит, ждёт. Вдруг около полуночи слышит он, как подле него кто-то — «хруст-хруст-хруст».
Стало ему вдруг как-то не по себе: ноги и руки ослабли, в горле ком какой-то застрял, вот-вот задушит. Сунул царевич руку в колчан, достал стрелу, наложил её на тетиву, натянул, хотел выстрелить. А в кого? В того, что подле него хрустит. Но тут взошла полная луна, и увидел витязь малюсенького мышонка. Увидел — да как закричит:
— Стой, я тебя застрелю!
— Не надо, не стреляй!
— Нет, застрелю — это ты поедаешь посевы моего батюшки!
Но мышонок-то, слышь, шмыг и в кусты. А из кустов на целую сажень в землю ушёл, потому что не так был он глуп, чтобы с самим царским сыном в спор вступать.
Витязь наш успокоился, поднялся, осмотрелся, решил, что опасность миновала, и — прости его господь! — опять растянулся на земле.
Вот так-то!
В те поры — может, вы о том знаете, а может, и не знаете — являлись по ночам всюду, где им только ни вздумается, двенадцать небесных кобылиц, а вёл их за собой волшебный жеребец. Жеребец тот и кобылицы много вреда людям причиняли, но совладать с ними никто не мог, потому что, как только они в путь отправлялись, начинал дуть ветерок, сладкий, нежный.