Руна смерти
Шрифт:
– Еврей может думать только по-еврейски. Если он пишет по-немецки – он лжет! – продолжал звенеть над площадью юный и твердый голос немецкой молодежи. – Мы хотим искоренить ложь и заклеймить предательство, мы хотим создать для студенчества вместо очагов бездумия очаги дисциплины и политического воспитания!
– Ну, ты чего встал? – окрикнул Вилли пробегавший мимо Гельмут Форман, сын врача, семья которого жила по соседству с Юлингами. – Там еще знаешь сколько осталось!
Выйдя из оцепенения, Вилли поднес к трибуне свой груз, который у него буквально выхватили из рук. Бечевки уже не развязывали, а вспарывали ножами, благо у каждого они висели на поясных ремнях.
– …Мы
Голос над площадью смолк. Наступила минутная пауза, но вот несколько человек с факелами подошли к подготовленному костру, и он взорвался жарким пламенем, взметнувшимся в ночное небо. Стоявшие рядом отпрянули от неожиданности и попятились в стороны. Начался решающий момент «аутодафе», сценарий которого был составлен в духе «варбургфеста», когда в октябре 1817 года германские студенты тоже жгли крамольные книги.
– Против классовой борьбы и материализма, за народную общность и идеализм в жизни! Во имя всего этого я предаю пламени писания Маркса и Каутского! – возвестил стартовый лозунг новый оратор, после чего в костер полетели первые книги.
Это были пухлые тома, которые пытались швырнуть в огонь так, чтобы они растрепались в полете. С них как бы срывали одежды. Что может быть более комичным и жалким, нежели летящая в огонь растрепанная книга классика? Таким образом старались унизить в глазах публики, привыкшей почитать печатное слово, и сами книги, и их авторов. Малолетки из юнгфолька засвистели, атолла одобрительно загудела и зааплодировала.
– Против подлости мышления и политического предательства, за беспредельную преданность народу и государству! Во имя всего этого я предаю пламени сочинения Фридриха Фостера!
– Против разлагающего душу преувеличения значимости секса, за аристократизм человеческой души! Во имя всего этого я предаю пламени писания Зигмунда Фрейда!
Выкрикивавшие лозунги ораторы сменяли один другого. Юноши чередовались с девушками, как бы высказывая таким образом чаяния и стремления всей немецкой молодежи.
– Против искажения нашей истории и умаления наших великих деятелей, за почитание нашего прошлого! Во имя всего этого я предаю огню сочинения Эмиля Людвига и Вернера Хагемана!
Юлинг услышал знакомую фамилию и тут же представил себе, как в огонь летит тот зеленый томик, который лично он доставил к месту казни.
– Против литературного предательства солдат Великой войны, за воспитание народа в духе истины! Во имя всего этого я предаю огню сочинения Эриха Марии Ремарка!
Вслед за «Западным фронтом» в костер еще долго летели книги Теодора Вольфа и Георга Бернгарда, Альфреда Керра и Осецкого, Толстого и Чехова. Их стали бросать прямо связками, уже не разбирая очередности. Объявляли анафему Генриху Манну, а в костер швыряли Эрнеста Глезера и Эриха Кестнера. Многие книги не хотели гореть, образуя черную дымящуюся груду возле костра. Тогда из толпы туда летели факелы. Какой-то особенно рьяный функционер гитлерюгенда, наверняка не представлявший себе и сотой доли того, о чем говорилось и за что жгли эти книги, подбежал к груде с полупустым ведерком и плеснул на нее так, что
Глядя на всё это из окон соседних домов, многие из тех, кто уже не причислял себя к молодежи, понимали, что что-то новое и радикальное стремительно входит в их жизнь. Несколько дней назад они сами вычищали свои домашние библиотеки от скверны, подчиняясь разосланному каждому немцу предписанию с «черным списком». Перед тем как отложить обреченную книгу, некоторые из них вынимали свои закладки или просматривали страницы – нет ли там пометок. Поэтому они знали, чьи мысли горели сейчас на университетских площадях по всей Германии. Любовь и веру в человека, наивные мечты, большие надежды и безнадежные утопии, и судьбы, судьбы тысяч людей пожирал бескомпромиссный огонь национал-социализма. Сегодня, на сотый день канцлерства Адольфа Гитлера, 10 мая 1933 года из этого огня рождалась новая страна. Имя ей было Третий рейх. Его отныне и на тысячу лет вперед следовало писать только черными готическими буквами.
К шестнадцати годам Вилли Юлинг сам уже был активным членом гитлерюгенда. Он гордо носил чин шарфюрера, всегда ходил с повязкой на рукаве и ножом на поясе, на черной бакелитовой рукояти которого выделялся красно-белый ромб со свастикой. Судьба к тому времени давно уже одарила его новым родственником. Когда Вилли было всего три года, на его тетке – дочке фон Ретхельда – женился некий адвокат с распространенной фамилией Вольф. Он был старше Вилли ровно на двадцать лет и стал на основании этого брака его законным дядей. К тридцать шестому году этот самый дядя Карл был уже депутатом рейхстага от Гессена и, что более важно, начальником личного штаба рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера и его доверенным лицом. С таким дядей двери, открытые в тридцать третьем году для золотой арийской молодежи, распахнулись для юного Вилли еще шире. За ними, можно сказать, появилась красная ковровая дорожка, ведущая на вершины иерархической лестницы Третьего рейха. Конечно, для этого нужно было еще немало потрудиться, а кое-где и поработать локтями.
И Вильгельм не терял времени даром. В семнадцать лет он, отработав положенный срок в лагерях Имперской трудовой службы, поступил не без протекции дяди в один из четырех орденсбургов, располагавшийся в Фогельзанге.
Став юнкером самого престижного нацистского учебного заведения, Вилли не готовил себя к карьере партийного деятеля, для воспитания которых и были созданы эти четыре «орденских замка». Хозяйственные заботы гауляйтера, до больших золотых дубовых листьев в красных петлицах которого он мог бы дорасти годам к сорока, его не привлекали. Он уже давно видел себя только в черном мундире СС. Конечно, попасть в эту организацию можно было и без всяких там престижных школ, но Юлинг хотел войти в ряды избранных в высшей степени подготовленным и сразу занять в них почетное место впереди. Вслух об этом он предпочитал пока не говорить. У данного учебного заведения были всё же иные задачи.
Прилежно занимаясь и быстро став камерадшафтсфюрером в среде юнкеров, он воспитывал в себе командирские качества, отрабатывая их на личном составе подчиненного ему отряда из тридцати пяти человек. При этом Вилли не забывал регулярно писать письма дяде Карлу, постоянно напоминая о себе и высказывая в них наивысшую преданность делу фюрера и партии. Зная о том, что все письма проходят через руки адъютанта замка, он попутно укреплял свое положение и в глазах администрации. Каждое такое письмо заканчивалось неизменными: «Искренне ваш…» и «Хайль Гитлер!».