Рунная магия
Шрифт:
Никто не уделял ему ни малейшего внимания, никто не искал его, не звал и даже не замечал, что его не хватает.
Вот и хорошо, сказал себе Адам. Если он пойдет по широкой дороге через равнину, то смоется задолго до того, как кто-нибудь вспомнит, что он вообще здесь был.
Он двигался быстро и с особенной уверенностью, совсем нехарактерной для Адама Скаттергуда, который покинул Мэлбри полжизни назад. Теперь он вспоминал того Адама с некоторым презрением — мальчика, боявшегося снов. Сейчас он стоял, возрожденный, — человек, возможно даже, последний человек — и сознавал свою
«Миры».
Мертвые обходили его стороной, что ни капли не удивило Адама.
Между тем Мэдди пыталась разобраться с последними событиями. И так непросто было поверить, что они вообще выжили, но еще сложнее было принять четырех пришельцев из-за реки — асов, которые стояли среди них в своих обличьях.
Тор-Громовержец, он же бывший Дориан Скаттергуд. Мать Фригг, которая некогда была Этель Парсон. Золотоволосая Сиф, Королева Урожая, чей знак Ар отголоском красовался на брюхе пузатой свиньи. Наконец, Тюр, больше не однорукий, зато, похоже, заимевший проблемы с хозяином.
— Я не могу быть Тюром, — возмущался Сахарок-и-кулёк. — Это же Тюр Отважный. Тюр-Воин. Я что, похож на воина? Это чертова ошибка. Меня перепутали с кем-то храбрым.
— Но ты был храбрым, — возразила Мэдди. — Ты украл голову Мимира.
— Я не собирался! — забеспокоился Сахарок. — Меня Капитан заставил! Это он вам нужен, а не я!
Он оказался в обличье Воина; его цвета — ярко-красный с намеком на золото гоблинов по краям — отчаянно сверкали. На его левой руке горела рунная метка Тюр, перевернутая, алая, будто кровь.
— Снимите ее! — завопил Сахарок, протянув руку.
Мать улыбнулась.
— Это не так-то просто.
— Но я больше не я! — завывал Воин поневоле.
— Ну конечно ты — это ты, — ласково сказала Мэдди. — Ты понесешь его обличье, но навсегда останешься собой. А я всегда буду Мэдди Смит, равно как и Моди, дочерью Тора. Подумай об этом, Сахарок. Ты совершил прекрасный поступок. Вы все совершили.
Она взглянула на Этель, Дориана, Толстуху Лиззи, весьма странно смотревшуюся в обличье Золотоволосой Сиф, а потом на Локи, который стоял один, спиной к остальным.
Мэдди подошла к нему, но он не посмотрел на девочку. Он наблюдал за рекой Сон с ее островами, водоворотами, утесами и скалами. Из глаз его вновь исчез даже намек на смех, осталась лишь печаль, которой Мэдди не понимала.
— Выше нос, ты спасен, — заговорила она.
Локи упрямо не смотрел на нее. За рекой уже возрождалась Черная крепость Нижнего мира, часть за частью, башенка за невозможной башенкой.
— Интересно, кто еще спасся, — произнес Локи, не отводя глаз от Черной крепости.
— Возможно, кто-то из асов.
— Возможно.
Мэдди подумала, что особой уверенности в его голосе нет.
— Или Бальдр. Как по-твоему?
— Бальдр мертв. — С этими словами Локи взглянул на девочку, в глазах его застыли злость и
Мэдди невольно улыбнулась.
— Что ж, надеюсь, благодарности он не ждет. Я по этой части не большой мастак. Что до Генерала… — Локи снова замолчал, его взгляд переместился на место, где упал Один. — Если он считает, что я ему что-то должен…
Снова молчание, во время которого Локи вглядывался в никуда.
— Все нормально, — сказала Мэдди. — Я тоже по нему скучаю.
И, рука в руке, они подошли к берегу Сна, где уже собирались похороны.
Должен быть корабль, думала Мэдди, длинный серый корабль, который можно поджечь и оттолкнуть от берега. Но им пришлось обойтись плоским куском плавучего мусора, каким-то обломком павшей крепости. Они уложили тело Одина на импровизированную ладью, с его оружием и шляпой, а затем все вместе, потерянные дети Порядка и Хаоса, замерли, наблюдая, как Локи встал у кормы ладьи и поджег ее живым огнем.
Никто не говорил, пока река принимала останки Одина Одноглазого в огонь и темноту. Никто не осмелился озвучить надежду, что он мог как-то ускользнуть в Сон — хотя если бы он умер в Хель, подумала Мэдди, то Хель, несомненно, заявила бы на него права, как и на всех остальных, и не осталось бы тела для сожжения.
Но Хель сидела в своей крепости, и никакие крики и никакие просьбы не убедили ее вновь показаться.
Так что все глубоко погрузились в раздумья: оборванные, уцелевшие асы и бледные, избитые и скорбящие ваны.
«Неужели это все? — думала Мэдди. — Генерал мертв, равновесие восстановлено, Орден стерт с лица земли, а мы — прошлогодние боги — стоим, точно нищие, на берегу Сна, ожидая… ожидая чего?»
Она подняла взгляд, злясь на подступающие слезы. И увидела…
Боги, в полном обличье, все двенадцать, стояли как колонны цвета и света, герои и героини Древнего века. И пока Мэдди смотрела, слезы струились по ее лицу — лицу Мэдди Смит, которая никогда не плакала; и в этот миг горя и сомнений она ощутила внезапный и неожиданный прилив радости.
Мэдди всегда была одиноким ребенком, играла одна, держалась в стороне, ее боялись и ненавидели даже собственные земляки, даже отец и сестра. Все годы, проведенные в Мэлбри, ее сторону принимал только Одноглазый, и то всего на несколько дней в году. Она никогда не надеялась, что все переменится, и верила, что умрет в одиночестве, позабытая и заброшенная, без друзей, без детей, без отца.
Но эти люди у реки…
Мэдди смотрела, как ваны один за другим шагают вперед, чтобы отдать дань памяти. Страж, Жнец, Владыка Моря, Целительница, Поэт, Охотница, богиня Желаний. Медленно они шли друг за другом и отдавали честь маленькой ладье, которую принимала река, и бросали в Сон руны удачи и защиты.