Руны судьбы
Шрифт:
Рутгер привстал и подался вперёд, нависнув над столом.
— Это вы ничего не поняли, — тщательно подбирая слова, проговорил наёмник, — Этот травник такой же колдун, как ты — проповедник, или я — золотарь.
— А кто же он?
— Этот Жуга, — процедил сквозь зубы Рутгер, пристально глядя Матиасу в глаза, — он кто-то вроде бога.
Договорить он не успел. Замок на дверях щёлкнул, створки распахнулись, и на пороге показался широкий большой силуэт. Облачённый в серый плащ до пят, он заполнил собой дверной проём, как пробка затыкает бутылку. В коридоре была тишина — оба парня, стоявшие на вассере, так и не дали о себе знать.
Все
Одетый в серое гигант чуть помедлил, нагнул голову и, двигаясь с обманчиво неторопливой плавностью, шагнул через порог. Откинул капюшон.
— Спрячьте ваше оружие, господа воры, — простужено сказал он, и лица всех четверых едва заметно дрогнули: перед ними стоял Андерсон. Тот самый господин Андерсон, о котором только что шла речь. Тот самый наниматель Рутгера. Тот самый, что хотел убить Лиса.
Тот самый.
— Спрячьте ножи, — повторил он. — Я пришёл говорить.
Учиться магии или чему-нибудь другому, Фриц не учился. Не потому, что не хотел, а потому, что никто его не обучал. Ни травник, ни Ялка, ни даже Карел. Сначала он растерялся и даже немного обиделся — на Жугу, на Ялку, и вообще. Все вели себя с ним так, как будто он был вазой чешского стекла, и любое неосторожное движение могло его разбить. Но жаловаться он даже не думал. Пусть Фриц не вышел ростом, но у него была своя мальчишеская гордость, заставлявшая его терпеть и ждать, не плакать по ночам в подушку, как девчонка, и не задавать вопросов. Вместо этого он всматривался, наблюдал и слушал.
Он быстро привык к жизни в лесу, она ему даже стала нравиться. Проживший всю сознательную жизнь в городах, он никогда не слышал такой полной, всеобъемлющей и ясной тишины, какая здесь царила по ночам, никогда не видел столько ярких звёзд, как в здешнем небе, да и воздух, коим он дышал до этого, никогда не был так свеж и чист, как в этом заколдованном лесу. В морозные дни, когда деревья одевались в белое, а на бутылочные донышки в окне ложилась изморозь, солнце сияло особенно ярко, и круглый купол неба заполняла такая бездонная синева, что было страшно на неё смотреть: а вдруг упадёшь туда, в эту синь, что тогда? Куда тогда?
Фриц не привык смотреть вверх. Небо для него всегда было чем-то маленьким, обычно — серенькой полоской между стиснутых домов, привычной, как потолок, и даже если удавалось иногда залезть на крышу, он никогда не оставался с ним наедине: вокруг были люди и дома, построенные этими людьми. А здесь между ними не было ничего, совсем ничего. Он таращился и вслушивался в небо, и небо словно говорило с ним. Только он не мог понять, зачем и для чего.
Что-то случилось с ним. Что-то случилось, пока он болел.
Фриц обошёл, облазил и обползал все окрестности старой шахты вплоть до самых мелких закутков и овражков, от круглой поляны на западе до большой сосны у старых терриконов.
С тех пор, как он переболел своей загадочной болезнью, он почему-то стал просыпаться рано — раньше всех. Он приносил воды и дров, разжигал огонь, и пока девушка занималась стряпнёй или вязанием, шатался по лесу, отыскивал кусты лещины с прошлогодними орехами, беличьи тайники и какие-то особенно кривые и
Браслет, который сделал для мальчика травник, был неудобен и великоват, морозил руку, но вскоре Фриц к нему привык и носил, не снимая, в холода задвигая поглубже в рукав. Все попытки выяснить, зачем он, или обнаружить в нём что-нибудь волшебное, закончились ничем: на вид, на ощупь и на вкус это были самые обычные бронза и камень, хоть тресни.
Фриц размечал полянки крошевом следов, взбирался на деревья и карабкался на скалы, он знал теперь здесь каждое дупло и трещину, и там, где не хватало цепкости у пальцев и ногтей, ему всегда помогал его верный Вервольф. Как-то он нашёл гнездо сороки с крышей. В другой раз — фиолетовую друзу низкопробных аметистов. Однажды он отыскал каменный топор, со сколотым краем и без рукояти, но — вполне настоящий топор. А ещё как-то раз он расколол случайно подвернувшийся под руку камень и обнаружил внутри большую стрекозу с ладонь длиной, правда, мёртвую и какую-то не настоящую, а как будто нарисованную. Как она могла там оказаться, он решительно себе не представлял.
Но один раз всё-таки случилось что-то, похоже на учёбу. Они с Жугой возвращались домой, оба усталые и нагруженные связками дубовой коры, и Фриц спросил, как это травник сделал так, чтоб их с Золтаном не было видно, когда они бежали из Лиссбурга.
— Ах, это… Ничего особенного, — рассеянно ответил тот, думая о чём-то своём. — Просто я отвёл им глаза, вот и всё.
— Как так?
— Ну, это просто. Даже ничего такого делать не надо, было бы желание, — Жуга и огляделся, подыскивая подходящий пример. Они остановились.
— Видишь это дерево?
— Ну, вижу, — согласился Фриц.
— Рассмотри его внимательно. Запомни всё… Запомнил?
– Да…
— Отлично. Тогда пошли.
И они двинулись дальше. Дерево, которое травник просил рассмотреть и запомнить, вскоре скрылось за поворотом тропы. В молчании они прошли довольно долго, — Фриц не рисковал о чём-то спрашивать, как вдруг Жуга остановился, посмотрел с хитрецой на мальчишку и опустил на снег свою вязанку. Уселся на неё верхом и знаком показал, чтоб Фриц проделал то же самое. Фриц проделал.
— Ну что, ты ещё помнишь то дерево? — поинтересовался травник.
— Конечно, — Фриц кивнул и уже открыл рот, готовый описать его во всех подробностях, но травник протестуя выставил ладонь.
— Не надо, — сказал он. — Не надо. И так верю… Скажи мне лучше вот что. Рядом с тем деревом было второе. Чуть-чуть позади. Ты помнишь?
Мальчишка растерялся. Вопрос застал его врасплох.
— Второе?.. — пролепетал он. — А было второе?
— Да, — кивнул Жуга, — там их было два. Так что ты можешь мне о нём сказать?