Руны судьбы
Шрифт:
— Что это?!
Оба оглянулись. Фриц проснулся и теперь таращился то на них, то на дверь.
— Ничего, — спокойно отозвался травник. — Это нас арестовывать пришли.
Золтан тревожно и с недоумением взглянул на него, опасаясь, уж не сошёл ли тот с ума. Тот же, как ни в чём не бывало, встал и направился к окну. В этом месте из ставни когда-то выпал сучок размером с крупную монету. Жуга приник к отверстию одним глазом, потом другим, некоторое время сосредоточенно разглядывал открывшуюся взору картину, потом повернулся к Золтану.
— Так значит, — сказал он, — это и есть те самые стражники с монахами, о которых ты мне говорил?
Снаружи
– Ты что, издеваешься? Не воры же кричат: «Откройте именем короля!» Им ничего не стоило узнать, где ты живёшь, — в этом квартале тебя знают слишком хорошо, чтобы забыть, а их слишком боятся, чтобы не ответить. Шайтан… Что же делать? — он взглянул на Фрица. — Будь мы с тобой вдвоём, можно было бы попробовать прорваться, но с мальчишкой… Я ж тебя не зря вчера про безопасность спрашивал!
— А я не зря отвечал, — спокойным голосом сказал тот.
Теперь и Золтан заметил, что дверь дома, как она ни содрогалась, как ни трещала от наносимых ударов, даже не думала уступать. Петли всё так же крепко сидели в каменной кладке, а засов, на вид довольно хлипкий, даже не подумал хоть сколько-нибудь согнуться.
Снаружи, видимо, тоже это заметили и прекратили штурм, решив посовещаться. Послышались голоca. «Manana?» [38] , — предложил негромко один из них. Другой выругался. Кто-то просунул под ставни на окошке лезвие ножа, поскрежетал сталью о каменную кладку и отступил ни с чем. Фриц, покинувший своё убежище в кресле, теперь вертелся у обоих друзей под ногами и пытался допрыгнуть до глазка, в который чуть раньше выглядывал травник. Хагг прикрикнул на него, и мальчуган с видимым неудовольствием отошёл назад в комнату. Казалось, происходящее вызвало в нём скорее интерес, чем страх.
38
Завтра? (исп.)
— Сейчас они примутся за окна, — нервно прокомментировал Золтан. — Или принесут какое-нибудь бревно… если уже не принесли.
— Это им не поможет, разве что стекла побьют. Здесь даже не заклятие. Ты помнишь тот щит? Я же говорил тебе, чем больше они будут бить, молиться или колдовать, тем сильнее дом будет сопротивляться любому воздействию. Сюда никто не войдёт.
— А как насчёт выйти? Они обложат нас соломой и сожгут, как каплунов, ты об этом подумал?
— Подумал. Только и они не такие дураки, чтобы рискнуть поджечь полгорода.
— Тогда они здесь будут караулить день и ночь, пока мы не вылезем сами. Что ты на это скажешь? У тебя здесь что, еды — как в замке, на два месяца? Или подземный ход прокопан?
Жуга не ответил.
— Чего молчишь?
— Дай мне час, Золтан, — сказал он, наконец. — Дай мне час, и я что-нибудь придумаю.
— А если не придумаешь?
Жуга перевёл взгляд на Золтана, и тот почему-то вздрогнул.
— Тогда, — размеренно сказал он, — они все у меня попляшут. Какое сегодня число?
— Седьмое декабря… — растерянно ответил Золтан. — А что?
Травник улыбнулся:
— Очень хорошо.
По мере того, как продвигался травников рассказ, сам травник шёл всё медленней, пока наконец совсем не остановился. Отвернулся, тронул ветку дерева, но не сорвал
Ногам было холодно. Разгорячённое безумным танцем тело быстро остывало.
— Ты, наверное, мёрзнешь, — словно угадав её мысли, сказал вдруг травник, стащил свой рыжий плащ и набросил его девушке на плечи. — Ну-ка, завязывай ботинки и пойдём скорей: сдаётся мне, мы зря остановились.
— Наверное, не надо, — робко попыталась возразить она, поводя плечами — верблюжий волос кололся даже сквозь рубашку. — Ты же тогда сам замёрзнешь…
— За меня не беспокойся. Один человек, — тут травник криво улыбнулся, — научил меня, как обращаться с холодом… Так что, не волнуйся: я до дому доживу. А вот ты, недели не прошло, как встала с постели.
— Неделя уже прошла, — возразила Ялка. — И потом, меня же ведь высокий вылечил. Да и что со мною сделается за десять минут?
— Десять минут? — травник с очень странной интонацией повторил её последние слова и покачал головой. — А ты сильнее, чем я думал… Знаешь, я очень за тебя боялся.
Творилось что-то непонятное. Ялка чувствовала себя сейчас совсем сбитой с толку.
— Почему? — спросила она. — Разве мне нельзя было их видеть?
— Смотреть на майя не опасно, их на самом деле как бы нет. Но вот плясать с ними — опаснее опасного. Десять минут… — вновь повторил он и умолк на целую минуту, пристально вглядываясь ей в глаза, прежде чем продолжить.
— Ты танцевала семь часов, — сказал он наконец. — Точнее — семь с половиной. Оглядись. Уже светает.
Семь часов!
Девушка была настолько ошарашена, что послушно огляделась по сторонам и в самом деле обнаружила, что звёзды стали тусклыми, а небо на востоке посветлело.
— И всё это время… — сказала она и запнулась.
— Да. Любой другой уже давно бы рухнул замертво. Майя и в самом деле полюбили тебя.
Он двинулся дальше, и Ялка бегом поспешила за ним. Догнала и пристроилась в спину — протоптанная в снегу тропинка была слишком узкой для двоих. Девушка шла и смотрела на травника с совершенно новым чувством.
Она-то танцевала. Пусть даже семь часов, но — танцевала. Двигалась. Грелась.
А он играл и сидел на снегу.
Некоторое время шли в молчании. Свежевыпавший снег громко хрустел под ногами.
— Почему ты перестал рассказывать? — нарушила молчание Ялка. — Ты больше не хочешь со мной говорить?
— Нет, не поэтому.
— Я понимаю, — Ялка опустила взгляд. — Я ведь не глупая, я всё понимаю. Ты ждал ученика. И ты подумал, что это я пришла, чтобы учиться у тебя. И всё гадал — я, или не я. А теперь, когда к тебе пришёл настоящий ученик, я больше стала не нужна. Ты ведь это мне хотел сказать?