Руны законов Сварога
Шрифт:
А вот голос парня зазвучал напротив, с обвинением, печалью и гневом:
— За что, Звенислава?! По что ты обрекла меня на смерть?! Знаешь ли ты, что со мной сделали улишицы?! Знаешь ли, как рвали они на части моё тело? Известно ли тебе, каково — когда кровожадные твари сжирают тебя заживо и ещё дерутся за куски твоей растерзанной плоти?!
Я нервно сглотнула, стараясь не смотреть на Милко, сына Лодочника.
— Что не глядишь на меня, Звенислава? — изуродованное тело погибшего парня двинулось параллельно
Он шёл вровень со мной, но не приближался.
— Небось стыдно тебе? А? Мучает тебя совесть за то, как поступила со мной?! — спрашивал Милко.
— Не отвечай ему, — предупредил Ставр.
— Я помню, — буркнула я.
Нельзя было говорить с мертвецами. Во всяком случае, в Нави.
А Милко продолжал допытываться:
— А что ты солгала Коцелу и другим? Как оправдала моё убийство?! А? Какая же ты паскуда, Звенислава! Такая же дрянь, как твои родители! Вот бы и тебя сварили в кипятке! Уж я с удовольствием посмотрю на твои мучения!..
Я сцепила зубы, нервно сглотнула, но промолчала. А вскоре впереди я увидела ещё одного Коцела. Десятник стоял во мгле и крутился по сторонам.
— Коцел! — позвала я. — Кто твой любимый сын?
— Чегось? — раздражённо переспросил отец Вышебора. — Нет у меня детей любимых! Всех ценю и люблю!.. А ты кто такая?! Откуда говоришь со мной?!
Я облегчённо вздохнула. Нашла. Я нашла отца Вышебора, мужа Солохи и деда Власа и Коцела. Нашла.
— Умница, — протянул голос Ставра. — Теперь веди его назад.
— Коцел! Слушай меня, Коцел! — позвала я. — Ступай по лепесткам, да по тропинке из цветов. Ступая за мыслями о жене своей и о детях своих.
Я начала пятиться — поворачиваться даже сейчас было нельзя — и рвать по одному лепестку с ещё живых цветков в венке.
— Ступай, Коцел. Следуй по цветам и вспоминай, Коцел. Как улыбается твоя Солоха, когда ты ей ласковые слова на ухо шепчешь. Вспоминай, Коцел, как тебе радуется младшенькая дочурка твоя. Пусть твой разум посетят думы о Вышиборе и внуках твоих — Власе и Коцеле. Вспомни, что ты ещё ни разу не держал их на руках. Давай же Коцел… Ступай, родной.
Я сглотнула слёзы волнения и продолжила сыпать лепестки на мёртвую землю. А Кочебор медленно, неуверенно, но всё-таки ступал за мной, аккурат по нежным светлым лепесткам полевых цветов. И моё сердце ожило от надежды.
Новый хруст под левой ногой в который раз заставил меня скривиться от боли. Я чувствовала, что мои ноги сильно изрезаны острыми поломанными костями мертвецов, но нельзя было оборачиваться, нельзя смотреть за спину, я должна вернуться в Явь, вместе с Коцелом, так же, как зашла в Навь.
Цветы в венке заканчивались, а путь через Навь уже казался мне бесконечным.
«Да где же выход то?! — подумала я. — Ведь уже должен быть…»
— Почти… — прошептал мягко Ставр. — Ещё немного…
Я посмотрела
В тот же миг я рухнула назад и меня потянуло куда-то вверх. Как будто невидимый вихрь утянул меня ввысь, прочь от мёртвой земли, засыпанной пеплом и костями усопших.
* * *
Я очнулась в объятиях Ставра. Святослав увидел, что я открыла глаза, облегчённо коротко вздохнул и сильнее прижал меня к себе.
— Ты слишком долго не открывала глаза, — произнёс он, и его кадык чуть дёрнулся.
— Ты беспокоился за меня? — улыбнулась я. — Не скрою — приятно… Что там с Коцелом?
— Нормально всё со мной, — прохрипел откуда-то слева Кочебор.
Я чуть приподнялась на руках Ставра и хотела было встать, но быстро вспомнила, что кроме алого плаща с меховым воротником на мне сейчас ничего нет.
Коцел сидел рядом, на подстеленном плаще и пил из деревянной фляги. Рядом с ним стояли два выживших богатыря и двое окровавленных ратников. Только Окуня нигде не было видно. Зато я увидела мёртвых монстров, в которых превратились поражённые грехами еретника тела двух воинов гарнизона «Аннушки» и… А вот тут у меня сам собой неприлично приоткрылся рот. И я такая была не одна. Дивиться было чему.
Ночь над нами растаяла и расползлась в стороны. Тьма уступила место бурному ярчайшему сиянию, что растянулось на небосводе от горизонта до горизонта. Медленно и мягко мерцая, в небесах лучисто сияли соцветием сине-бирюзовых и сиренево-розоватых оттенков гигантские узорчатые символы. Цветные лучи их света, отражаясь, сияли на блестящих сугробах и расплывались туманными бликами на поверхности шумной речки Иванки.
Весь мир перед нами и над нашими головами, все зимние просторы, от юга до севера, всюду, куда доставал взгляд, словно по великой божественной воле сиял несколькими высеченными на небе рунами. И ныне не было на другом берегу ни еретника, ни его упырей. Впрочем, от последних остались лишь какие-то странные окаменелые останки.
Я с удивлением посмотрела на Суроженина, а затем на Коцела.
— Что это?
— Тебе виднее, — ответил Суровец с усмешкой глядя мне в глаза.
— Не поняла? — чуть нахмурившись, покачала я головой.
— Окуня спросишь, — ответил Ставр и поднялся, удерживая меня на руках. — Если, конечно, вы с ним ещё раз встретитесь.
— Кстати, — Суроженин воткнул в снег рядом со Ставром знакомый мне белый ольховый посох с красивой резьбой. — Перед уходом Окунь велел передать это тебе. Сказал… Что-то вроде того, что ты найдёшь ему правильное применение.