Русь эзотерическая (Учителя и М-ученики)
Шрифт:
– Смотрите! Орёл полетел!
– указал Сергей на птицу высоко в небе.
– Это тебе знак идёт. Хороший знак, - сказал Николай.
Наталья присела на плоский камень -- и будто растворилась, постепенно уносясь мысленно ввысь, пролетая над горами, и будучи сознанием очень далеко отсюда. Ей привиделось очень странное видение: вихревое движение вверх по светящейся спирали, вокруг дерева, ветвями уходящего в бесконечность. А затем, ряд сменяющихся картинок: строительство храмов, сражения, войны... Во всем этом сквозило ощущение чего-то очень знакомого, но не уловимого. Картинки сменяли друг друга и уносились прочь слишком быстро -- так, что за них невозможно было уцепиться. Но самой последней был великолепный город с башенками, куполами, дворцами; в одном из дворцов - что-то вроде длинной галереи с колоннами, уходящей вдаль. С неё открывался вид на окрестности.
И - снова светящаяся спираль, уходящая в небо, вихри золотого света...
Наталья, неожиданно для себя, в один момент возвращается. Видение прервано.
– Наталья, что с тобой?
– оказывается, это Сергей судорожно трясет её за плечи.
– Да зачем ты её так жёстко выдергиваешь? Успокойся. Она и сама отлично может возвращаться. А ещё умеет такое, что нам с тобой и не снилось. Относись к таким явлениям спокойней, дай ей и полетать немножко, - урезонил Сергея Николай.
– Лучше, давай с тобой подумаем, что на месте вот этой полянки, внизу, могло быть раньше? Ландшафт-то был, скорее всего, таким же. Мне недавно на этом самом месте картинка в голову пришла. Будто там, по ту сторону реки, расчищена гораздо более просторная и ровная площадка. И на ней - очень много народу. Одежда на всех из льна и кожи. Причём, люди хоронят какого-то важного человека. Даже, может быть, вождя. Подмостки деревянные. На них лежит тело, одетое в белые длинные одежды. Оно украшено цветами. А погребение будто будет огненным: подмостки подожгут, как только все простятся с телом. Женщины плачут, а мужчины стоят молча... В общем, возможно, когда-то здесь так и было... В этих краях очень много разных народов селилось, с разной культурой. А река часто была символом разделения двух миров: мира живых и мира мёртвых. Так, недалеко от того места, где мы сейчас стоим с палатками, тоже есть погребения: старые небольшие могильники... Ну что, вниз спускаемся?
* * *
Когда они вернулись, у костра сидел дядя Юра, и он уже приготовил обед. Все пришедшие налили себе по полной тарелке супа и принялись есть. Николай нарезал мягкого, ароматного хлеба.
– Главное, дать, что мне здесь нравится, в этих местах - это интенсивность событий, что ли... Насыщенность ими. И осязаемая, физическая реальность происходящего, - говорил, уже лежа на лавочке лицом к костру и опираясь головой на руку, дядя Юра, наблюдая за тем, с каким удовольствием поглощается его стряпня.
– А то в городе я уже иной раз, дать, перестаю ощущать: я это, не я... Сплошная виртуальная реальность с заданными событиями. С дурацкой, надо сказать, программой... Эфемерный такой серенький мирок. Иногда кажется, дать, что вся планета становится эфемерной. Интегрируется в инфернальный мир. Чего, собственно говоря, и хочет дьявол.
– Не знаю, но нюхом чую, что нынешнее развитие ему, по-видимому, на руку... Компьютеры там, интернет ... Иллюзии событий и жизни. Не зря у тех, кто на этом всём "зависает", порой едет крыша. Для того чтобы человек в реальности рехнулся, приспешникам зла надо приложить какие-никакие усилия. А так... Человек же думает, что он просто играет... Отдых у него такой. Он расслаблен. А тут - раз, и нет собственного осознания. Съели, - отвечал в тон ему Николай.
– Я, дать, Никола, недавно байку слышал. Будто бы это в самом деле было... Идёт мальчик лет десяти по улице, в ушах - плейер. Прямо по курсу - столб. Кто-то из прохожих его за руку отдёргивает, орет: " Мальчик, ты же сейчас в столб врежешься!" А тот ему спокойно так, дать, отвечает: "Ничего, восстановлюсь
– Только вот, эту идею можно в таком вывернутом виде реализовать, что небу жарко станет, - отозвался Николай.
– Ага! Но главное, о чём действительно некоторые силы позаботились -- так это о том, чтобы человеку по-нормальному жить было невозможно. И потому, чтобы он повсюду искал спасения: в водке ли, в компьютере ли - всё равно. И в этом отношении, уж конечно, не знаю какие там силы бесовские - больше всего о России заботятся...
– Не знаю, дать, - продолжал после некоторого молчания дядя Юра.
– Говорят, это потому, что у нас здесь - сильная духовность. А быть может, наоборот, дать, слабая... Какое звено легче всего выбить? Слабое, конечно! Выбьют - а дальше разрастётся беда, как пожар.
– Ну вот, и выходит, дядя Юра, что приходится просто сцепить зубы и ждать. И на гнилые предложения не реагировать. И систему существующую - не поддерживать и жить так, будто тебя и нет вовсе. Всю энергию направить вовнутрь. На развитие духа. Просто - чтобы как-то продержаться.
– Что, Никола, мне в тебе всегда нравится, так это умение ждать. А я - человек, дать, которому ещё и внешнее развитие подавай. Как растопку для внутреннего. Хожу, езжу по разным группам. Внедряюсь, изучаю. И ни с кем не в ссоре. Просто потому, что меня всерьез не воспринимают. А я, дать, изучаю, мотаю на ус и делаю выводы. Говорят, что с меня - всё, как с гуся вода: не меняюсь, дать, ни от чего, ничто меня не берет... Всё-таки, неконтактный ты человек, Никола! Совсем от общего стада отбился, - хихикнул дядя Юра.
– Да, что и скрывать - неконтактный... Сын-то у меня родился... Как я отшутился на прошлый твой упрек, но... Где он, а где - я! Послали, значит, меня куда подальше. С моими эзотерическими закидонами и неумением деньгу зашибить... Развод и девичья фамилия, в общем. Или - уже новая, по новому мужу. О том не ведаю. Так что я - один, как старый ворон.
– Ну что ж, Никола! Жизнь - она полосатая, - вздохнул дядя Юра.
Костер уже давно пылал вовсю, а Николай всё подкладывал и подкладывал в него заготовленные заранее поленья. Наконец, спохватился, встал, сходил набрал котелок воды в речке и засыпал в него пшена. Затем, повесив над костром котелок, устроился напротив дяди Юры на деревянной лавочке, поглядывая, как горит огонь.
– Видишь этот сорняк?
– нарушил снова молчание дядя Юра.
– Тот, что растёт между камней?
– И он показал на небольшую травку, пробившую рыхлую каменистую породу.
– Как ты думаешь, мог бы тут прорасти, к примеру, садовый тюльпан?
– Нет, конечно. Но ты это о чем?
– О том, дать, что сорняки более живучи, чем культурные растения. Культурные растения - они как люди, живущие в обществе: имеют все болезни социума, социальные и биологические. Они ограничены в своем распространении: им нужен теплый полив, удобрения... В людском, дать, варианте - условия комфортного проживания, удовлетворение массы потребностей... Ну, и возможностей, дать, больше: для образования, для духовного роста. Зато и подверженность эпидемиям в связи с теснотой, хлорированная вода и искусственная пища. Ненатуральность, искусственность жизни.
А теперь, дать, такой вопрос: а как и возможности такие иметь к развитию, как в социуме, и одновременно - такую мощь духа и тела, как у сорной травы? То есть, не быть под болезненным влиянием этого самого социума? Мы ведь, всё-таки, не тюльпаны. Мы, к примеру, ещё и перемещаться можем... В общем, задача - как жить в обществе, и быть свободным от него. Хотя бы, в области духа... Ибо общество прежде всего больно духом...
– Тогда получается, что все, кто попал на Поляну, эту задачу для себя пытаются решить. Так, дядя Юра?
– спросил Николай.
– Человек Поляны - это человек, свободный от происходящего, или же он пытается быть таковым...
– Да. Тем самым, он пытается совместить в себе и качества тюльпана, и качества сорняка, - заключил дядя Юра.
– Так вроде ж, нельзя быть свободным от общества.
– Нельзя... Но пытаться - надо. И стремиться к внутренней свободе...Особенно, от общества, существующего только для печатания и отмывания денег. Когда всё остальное, кроме удовлетворения материальных потребностей - вне такого общества. Всех остальных называют нынче - маргинальные, дать, структуры. Понятно, что такому обществу не нужны свободные. Ему нужны оголтелые... В общем, кого устраивает то, что вокруг происходит, тот пусть и не мечтает о свободе. А меня - не устраивает.