Русь и Орда
Шрифт:
Одному из них даже удалось узнать, что местный кади был возмущен действиями ясакчи и вынесенным им приговором. Он сказал об этом самому хакиму, но хаким посоветовал ему не вмешиваться не в свое дело и решения ясакчи не отменил.
Выслушав это, Карач-мурза минутку подумал и приказал, помимо ясакчи, вызвать к себе кади и хакима.
Глава 3
«Входите все в покорность и не следуйте по стопам сатаны: он главный враг ваш».
Коран
За час до указанного ему срока ясакчи был
Точно в назначенный час явились хаким и кади, которые вместе с ясакчи сейчас же были введены в шатер царевича. Карач-мурза, сухо ответив на приветствия вошедших, окинул их внимательным взглядом.
Хаким Курджи-оглан, пожилой худощавый человек с беспокойно бегающим взглядом, как было известно Карач-мурзе, принадлежал к захиревшей ветви Батыева рода. Теперь, когда почти все руководящие посты в Орде были заняты белоордынскими царевичами и князьями, он чувствовал себя на своем месте не очень прочно, а потому старался угодить каждому, кто имел солидные связи в ставке великого хана.
Ясакчи Халил, сорокалетний мужчина могучего сложения, такие связи как раз имел и потому в Сараил-Джадиде привык ни с кем не считаться. Он понимал, что по своему положению Карач-мурза может сделать с ним все, что захочет, но твердо рассчитывал на поддержку хакима и на то, что во всем городе никто не осмелится свидетельствовать против него, а потому держался хотя и почтительно, но с достоинством.
Кади был глубокий старик с короткой, белой, как снег, бородой и с лицом аскета. На Карач-мурзу он сразу произвел хорошее впечатление.
— Садись, аксакал [404] , — сказал он, обращаясь к кади и не предлагая сесть другим. — Садись и расскажи, что тебе известно о Фатиме, жене Нуха?
— Нух и Фатима были очень бедны, высокородный оглан, — садясь на подушку и помолчав немного, промолвил старик. — Но справедливый Аллах дал им то, что дороже богатства, ибо во всем нашем городе, а может быть, и во всей нашей Орде, не было пары счастливее их. Нух никогда не хотел взять вторую жену. Они любили друг друга, как Лейла и Меджнун [405] , и мои старые глаза всегда радовались, когда видели их вместе…
404
Аксакал, дословно «белая борода», — почтительное обращение к уважаемым старикам.
405
Лейла и Меджнун — герои одноименной поэмы азербайджанского поэта XII века Низами.
— И где теперь этот Нух?
— Только всевидящему Аллаху это известно, пресветлый оглан. Нух не вернулся из последнего похода, когда великий хан Тохтамыш, — да охватит его слава всю землю, — ходил на Мавераннахр. Но никто не видел Нуха убитым, и Фатима думает, что он находится в плену у Тимур-бека.
— Может быть, ясакчи знает об этом больше? — спросил Карач-мурза, повернув голову к Халилу.
— Я знаю только
— Ход твоей мысли показывает, что ты не находишься во вражде с разумом. Но все же это только предположение, а я хочу знать: есть ли в вашем городе такой человек, который может с уверенностью сказать, что Нух умер?
— Нет, пресветлый оглан, я не знаю такого человека, и никто не знает, — промолвил ясакчи, недоумевая в душе, почему ханский посол так интересуется судьбой ничтожного десятника Нуха. А вместе с тем, это было очень просто: сожительство с вдовой по Ясе не считалось преступлением, а за прелюбодеяние с женщиной, имеющей мужа, она карала смертной казнью. Впрочем, ясакчи на этот счет не беспокоился, полагая, что никак нельзя доказать того, что Фатима была его наложницей, а одних ее обвинений было недостаточно.
— Хорошо, — сказал Карач-мурза. — Теперь расскажи, за какое преступление ты приговорил Фатиму к такой жестокой казни?
— Она украла у меня коня, оглан. Ее поймали с поличным, и я судил ее по Ясе великого Чингиса. А в Ясе сказано: укравший коня да будет разрублен мечом на части.
— Я вижу, что ты хорошо знаешь законы. Так вот, скажи: если человек, попавший во власть разбойника, пытается спастись на его коне, можно ли считать это кражей?
— Это совсем другое, пресветлый оглан! Разве я разбойник и разве я держал Фатиму в неволе? Она была у меня служанкой. А если слуга украл у своего господина, по Ясе следует увеличить ему наказание. И потому я велел привязать Фатиму к позорному столбу.
— Она говорит, что ты заставил ее отрабатывать долг Нуха и насильно сделал своей наложницей. А потом испугался, что это станет известно, и захотел от нее избавиться, потому что, как ясакчи, ты лучше других знаешь, какое наказание положено по Ясе за прелюбодеяние с чужой женой, даже если оно совершено без насилия.
— Эта женщина солгала тебе, оглан. Она не была моей наложницей.
— Ты можешь доказать это?
— Нужно доказывать не то, чего не было, а то, в чем человека обвиняют, мудрейший оглан. Пусть Фатима докажет, что я сделал ее своей наложницей! Этого нельзя доказать, а в Ясе великого Чингиса сказано, кто не может быть наказан за преступление, которое не доказано или виновник которого не сознался.
— Это истина. Но если тут нельзя доказать преступления, то можно сделать так, что виновник сознается.
— Я никогда не сознаюсь в том, чего не было, оглан!
— Этого я от тебя не жду. Но будет достаточно, если ты сознаешься в том, что было. Скажи, кроме твоих жен, кто-нибудь видел тебя раздетым?
— Никто не видел, благородный оглан, — ответил ясакчи, изумленный таким вопросом.
— Подумай крепко!
— Клянусь тебе, пресветлый оглан!
— Хорошо. Так вот, если ты больше ничего не хочешь добавить, я сейчас позову сюда Фатиму, и, может быть, она нам скажет про какой-нибудь след от раны или другой знак, который имеется у тебя на теле. А потом ты снимешь халат, и если мы этот знак на тебе увидим, я прикажу привязать тебя к тому самому столбу, к которому была привязана Фатима, а рядом положить палку вдвое толще той, которая лежала рядом с ней. И поверь, что все мои шестьсот нукеров сумеют очень хорошо воспользоваться этой палкой, если тебя побоятся бить жители города.