Русь и Орда

Каратеев Михаил Дмитриевич

Еще минута, и тигр, выскочив на опушку, внезапно остановился, как вкопанный, издав отрывистый горловой звук, более похожий на кашель, чем на рев грозного хищника. Это был крупный самец, длиной почти в сажень. Его гибкое, ржаво-красное, расписанное черными полосами тело изобличало одновременно и кошачью ловкость, и огромную, зловещую силу, а белые космы шерсти на щеках указывали, что это матерый и опытный зверь. Он, очевидно, не ожидал увидеть на поляне столько людей и теперь стоял, яростно шевеля хвостом и время от времени издавая тот же кашляющий звук. Он еще не знал, на что решиться, и пока только оглядывал свирепыми желтыми глазами живую стену, отрезавшую

ему путь к отходу.

— Уходи скорее, оглан, — тихо сказала Хатедже. — Уходи, пока он не увидел, что ты тут стоишь один!

— Успею, ханум, — спокойно ответил Карач-мурза. Цепь охотников стояла шагах в десяти сзади, в случае нужды он рассчитывал отскочить туда в два-три прыжка. — А если я не успею, воины сейчас же придут мне на помощь.

— Оглан! Именем Аллаха, молю тебя! — побелев, будто перед лицом смерти, крикнула Хатедже, увидев в это мгновение, что тигр, в которого вонзилась пущенная кем-то стрела, не раздумывая больше, огромными скачками бросился прямо к клетке.

Теперь нельзя было терять ни секунды, но Карач-мурза внезапно почувствовал, что на глазах женщин и своих воинов кинуться наутек ему не позволяет его достоинство. Взяв копье на изготовку, он медленно отступил два шага назад, как бы нащупывая лучшую точку для опоры, и тут, окончательно пересилив страх, остановился, ожидая зверя. Видя это, десятка два воинов, стоявших ближе, рванулись к нему, но было поздно: тигр находился уже в трех шагах и присел для последнего прыжка. Но было ли таковым его первоначальное намерение или его испугали внезапно хлынувшие к нему люди, только бросился он не на Карач-мурзу, а легко и мягко вспрыгнул на крышу клетки, откуда, бешено нахлестывая себя хвостом по бокам, грозно щерился теперь на подбегавших со всех сторон охотников.

Крыша клетки, как и ее стенки, была решетчатой.

В первый миг, пока зверь не утвердился наверху, одна из его задних лап провалилась между двумя жердями, едва не задев голову стоявшей внизу Фатимы, которая в ужасе повалилась лицом в землю и осталась в таком положении, громко бормоча молитвы. Хатедже, пережившая самый сильный испуг в тот момент, когда тигр готовился к прыжку, как она думала, на Карач-мурзу, теперь, наоборот, быстро приходила в себя и со смесью страха и любопытства глядела снизу на белое брюхо зверя и на громадные когти, вцепившиеся в настил крыши. До страшных полосатых лап она без труда могла бы достать рукой.

— Назад! — крикнул Карач-мурза подбегавшим людям. — Если вы подойдете близко, юлбарыс перепрыгнет через ваши головы и уйдет. Всем оставаться на своих местах!

Цепь подалась назад, а Карач-мурза, подойдя к ней, взял у одного из воинов лук и, воткнув свое копье в землю, стал целиться в тигра, голова которого была повернута прямо к нему. Видя, что собирается стрелять царевич, больше никто не стрелял, и зверь, несколько успокоившись, стоял неподвижно, шипя, как разъяренный кот, и в то же время высматривая место, где легко было бы прорваться сквозь окруживших его людей.

Хотя расстояние не превышало десятка шагов, Карач-мурза целился тщательно, — он давно не стрелял из лука. Если попасть в глаз, тигр будет убит на месте, если нет — он спрыгнет вниз и успеет задрать несколько человек, прежде чем его убьют. А зверь, уже понявший, откуда ему сейчас грозит самая страшная опасность, не отрывая взгляда от целящегося в него человека, медленно приседал, готовясь к прыжку.

Он прыгнул в тот самый момент, когда отделившаяся от тетивы стрела, молнией прорезав воздух, глубоко ушла ему в правую глазницу. Однако в прыжок была

вложена вся, еще ничем не ослабленная сила могучего хищника, и его уже агонизирующее тело грузно шлепнулось на то место, где стоял Карач-мурза, едва успевший отпрянуть в сторону. Меткий удар копья прикончил зверя, который еще пытался вскочить и броситься на стоявших вблизи людей.

— Ну как, ханум? — с улыбкой спросил Карач-мурза, открывая дверцу клетки и помогая женщинам выйти наружу. — Что тебе говорил юлбарыс, когда остался с тобою вдвоем?

— Ох, оглан!.. Он говорил: скажи всем другим женщинам, чтобы они лучше не смотрели, как охотятся на нас, юлбарысов!

— Ты очень испугалась, ханум?

— Я не за себя испугалась, оглан, я сразу поняла, что в клетке меня юлбарыс не достанет. Но когда я увидела, что он хочет броситься на тебя… и уже присел, а ты стоял один…

— То ты, наверное, подумала: ехать еще так далеко, а кто теперь будет рассказывать мне всякие интересные истории?

— Ты еще смеешься, оглан! А я…

— Что, ханум?

— Я только молилась, чтобы Аллах защитил тебя.

— Спасибо, маленькая ханум. И пусть шкура этого юлбарыса, которую я прикажу для тебя выделать, всегда напоминает тебе о том, что Аллах услышал твою молитву.

Глава 9

«Бухара была обителью славы, Каабой — владычества и местом пребывания самых выдающихся людей своего времени».

Абу-Мансур Саалиби, арабский писатель XI века

Шесть дней спустя отряд ордынского посла подошел к Ургенчу, вернее, к тому месту, где еще недавно стоял этот огромный и богатый город. Тут Карач-мурза воочию убедился, что слухи о том беспощадном разрушении, которому предал его Железный Хромец, отнюдь не преувеличивали действительности. Взорам его представилось необозримое поле безжизненных развалин, местами громоздившихся высокими, грязножелтыми грудами, а кое-где разровненных и поросших чахлым кустарником и травой. Несколько сот семейств, уцелевших из двухсоттысячного населения Ургенча, жили в юртах, за чертой разрушенных до основания городских стен. Не осмеливаясь нарушить страшный приказ Тимура, они боялись отстраивать свои жилища или даже воспользоваться чем-либо из развалин.

С трудом отыскивая путь среди хаотических нагромождений глины и камня, Карач-мурза пробрался в центр мертвой столицы Хорезма, еще несколько лет тому назад блиставшей своим великолепием и бывшей одним из главных оплотов умственной жизни Азии. С содроганием в душе, по этим жутким останкам он старался восстановить в памяти прежний облик прекрасного города, взлелеявшего его юность. Вот здесь, на этой площади, покрытой ровным слоем мелких, перемешанных с песком и поросших полынью обломков, стоял дворец его тестя, эмира Аслана Суфи… Вот развалины мечети, в которой почти тридцать лет тому назад венчали его с Наир. Ее изумительный минарет — самый высокий в Азии — стоит на месте. Только он, да непревзойденный по красоте мазар [436] Тюрабек-ханум остались нетронутыми, очевидно, на эти замечательные памятники мирового зодчества все-таки не поднялась рука безжалостного деспота или убоялся он возмездия Аллаха за поругание таких святынь.

436

Мазар — мавзолей, усыпальница.