Русь и Польша. Тысячелетняя вендетта
Шрифт:
Любопытно, что польские историки XIX–XX веков скороговоркой касаются событий Смутного времени начала XVII века. Так, в конце XX века историк Владислав Грабеньский в своей 740-страничной «Истории польского народа» отводит нашествию поляков на Россию 2 (две!) страницы. Ну а в современном издании «Истории Польши» Михаила Тымовского и прочих польской агрессии 1604–1618 гг. уделено целых 34 строчки (!), то есть три абзаца. А всего в этом официальном опусе 514 страниц. Ну о том, что книга Тымовского — официальный труд, говорит хотя бы то, что к русскому изданию 2004 г. предисловие написал Стефан Меллер — профессор, доктор исторических наук, посол Республики Польша в Российской Федерации.
Редким исключением стал польский историк Казимир Валишевский, родившийся
Ну а все остальные польские историки и рядовые граждане имеют весьма туманное представление об участии своих предков в Великой смуте XVII столетия и попросту не желают о ней слышать.
6 января 1598 г. умер царь Федор Иоаннович — последний правитель из рода Ивана Калиты. Государство Российское оказалось без легитимного наследника.
На Руси в X–XIV веках подобный династический кризис решился бы просто. Престол перешел бы к наиболее знатному князю Рюриковичу — вассалу московского князя. Точно так же поступили бы во Франции, Испании и в других странах Западной Европы.
Но в Московском государстве князья Рюриковичи и Гедиминовичи за сто с лишним лет перестали быть вассалами и соратниками великого князя московского, а стали его холопами. Иван III убивал в темницах без суда и следствия знаменитых князей Рюриковичей, причем не только прощенных ранее противников в войне с Дмитрием Шемякой, но и верных союзников, которым он был обязан не только престолом, но и жизнью. А его достойный сын Василий уже мог позволить себе публично называть князей смердами и бить их плетью. Опять же так было принято на Востоке. Попробовал бы Анри IV или даже Людовик XIV бить плетью или дубинкой, как наш «великий» Петр, герцогов и графов на балу.
Грозный устроил грандиозное избиение российской аристократии. Причем потомки храбрых князей — властителей Руси, как бараны, покорно ждали, пока за ними придут палачи. Лишь у одного Андрея Курбского [47] хватило ума и смелости драпануть за бугор от кровавого тирана.
Даже находившиеся в фаворе внуки и правнуки удельных князей при Василии III и Иване Грозном, подписывая грамоты, уничижительно коверкали свои имена. Дмитрий подписывался Дмитряшкой или Митькой, Федор — Федькой, Василий — Васьком и т. д.
47
Потомок ярославских князей.
Естественно, что к 1598 г. народ считал Митек и Васьков царскими холопами, хоть и высокопоставленными, и богатыми.
В итоге главными претендентами на престол стали двое абсолютно нелегитимных и один абсолютно легитимный персонаж, причем в жилах всех троих не было ни одной капли крови Рюриковичей [48] .
Законным претендентом был татарин… нет, большинство читателей угадало неправильно, не Годунов, а государь великий князь всея Руси Симеон Бекбулатович. В октябре 1575 г. царь Иван устроил очередной фарс — отрекся от престола, а на трон посадил крещеного татарина Симеона Бекбулатовича, потомка касимовских ханов. Иван IV, юродствуя, затем писал челобитные новому «правителю»: «Государю великому князю Симеону Бекбулатовичу всея Русии Иванец Васильев с своими детишками с Ыванцом да с Федорцом челом бьют: что еси государь милость показал». Оперетта продолжалась 11 месяцев, после чего Иван «учинил» Симеона великим князем тверским. После этого Симеон не играл никакой роли в жизни Московского государства, хотя и имел огромное состояние.
48
Здесь и далее речь идет только о наследниках по мужской
Нелегитимными кандидатами были Борис Годунов и Федор Романов.
В ходе шестинедельного междуцарствования законный наследник Симеон был поддержан рядом влиятельных бояр. За Романовыми были огромные капиталы и поддержка многочисленной родовитой родни по женской линии. Ну а царского шурина Бориса Годунова активно поддерживали его родная сестра Ирина — вдова царя Федора, патриарх Иов, подавляющее большинство служилых дворян, гражданская администрация, а также все командиры стрелецких полков — «больше батальоны», как говаривал генерал Наполионе Буона Парте. Великий же Мао высказался еще короче: «Винтовка рождает власть». Да и подавляющее большинство жителей России не возражало против безударного перехода власти — ведь и так в последние годы царствования Федора Иоанновича страной правил его шурин.
В ходе избирательной кампании 1598 г. никому не пришло в голову вспоминать эпизод 15 мая 1591 г., когда в припадке эпилепсии закололся незаконный (от 7-й жены) сын Ивана Грозного «царевич» Дмитрий. Разъяренные родственники Марии Нагой, большая часть из которых была пьяна, перебили городскую администрацию.
Боярская дума назначила следственную комиссию во главе с врагом Годуновых — князем Василием Шуйским, у которого имелся большой опыт руководства судным приказом.
Следствие однозначно установило факт невольного самоубийства Дмитрия. При этом члены комиссии и духовенство неоднократно осматривали труп «царевича» и участвовали в обряде его погребения.
Подробности я здесь опускаю, равно как и события Смуты, в которых не участвовали поляки, а интересующихся читателей отправляю к своим более ранним монографиям: «Путь к трону», «Исторические портреты», «Дмитрий Пожарский против Михаила Романова», «Тайны Великой смуты», «Казачество в Великой смуте. От Гришки Отрепьева до Михаила Романова», «Бояре Романовы в Великой смуте» и др.
Я лишь остановлюсь на тексте присяги 1598 года царю Борису: «Мне над государем своим царем и над царицею и над их детьми, в еде, питье и платье, и ни в чем другом лиха никакого не учинить и не испортить, зелья лихого и коренья не давать и не велеть никому давать, и мне такого человека не слушать, зелья лихого и коренья у него не брать. Людей своих с ведовством, со всяким лихим зельем и кореньем не посылать, ведунов и ведуней не добывать на государское лихо» и т. д., о происках колдунов и ведьм и как с ними бороться подданным.
Присягнувший должен был также клясться: «Мне, мимо государя своего царя Бориса Федоровича, его царицы, их детей и тех детей, которых им вперед Бог даст, царя Симеона Бекбулатова и его детей и никого другого на Московское государство не хотеть, не думать, не мыслить, не семьиться, не дружиться, не ссылаться с царем Симеоном, ни грамотами, на словом не приказывать на всякое лихо. А кто мне станет об этом говорить или кто с кем станет о том думать, чтоб царя Симеона или другого кого на Московское государство посадить, и я об этом узнаю, то мне такого человека схватить и привести к государю».
Над текстом присяги вдоволь поёрничали и, надо сказать, не без оснований, наши историки от Соловьева до Скрынникова. Малодушие, мелочность, подозрительность и суеверие Бориса буквально бросаются в глаза при чтении присяги. Даже шутовскому царю Симеону сколько места отведено. Но вот почему-то ни один наш историк, писавший о присяге, не обратил внимание на отсутствие в ней имени Федора Никитича или других братьев Романовых. Нет и намека на какого-либо самозванца. В самом деле, шутовской царь Симеон оказывается претендентом на престол, а они — нет? Присяга является убедительным документом в пользу того, что в 1598 г. не только не было никаких притязаний на престол со стороны Романовых, но и Борис Годунов не рассматривал всерьез возможности появления их. Не было соответственно и никаких слухов о самозванце. Иначе это было бы отражено в присяге.