Русь против европейского ига. От Александра Невского до Ивана Грозного
Шрифт:
Складывается такое впечатление, что автор «Хроники» знал лишь в общих чертах саму канву событий, связанных со смертью Миндовга, и не более того. А имена героям давал по своему разумению. Да, Довмонт Полоцк захватывал, но как только город разграбил, так сразу же из него и ушел. Он не мог княжить одновременно в Полоцке и Пскове, в Полоцке и без него хватало претендентов на трон. Да, псковский князь не раз воевал с Литвой, но на великокняжеский трон не замахивался, поскольку вряд ли располагал поддержкой внутри страны. Силы самого Довмонта были очень невелики, чтобы ввязываться в подобное предприятие, правда, он мог попытаться подбить на эту авантюру жителей Пскова. Но псковичам не было никакого резона ввязываться в литовские междоусобицы и кровь свою лить, у них ведь еще один сосед был под боком – немец. Поэтому возникает соблазн предположить, что это был не тот человек, который убил Миндовга.
Обратим внимание на такой момент – здесь Довмонт назван великим князем литовским, а им он никогда не был. Смотрим Воскресенскую летопись: «В лето 6793. Того же лета воеваша Литва Олешну и прочие волости владыки Тверского; и свокупишася на них Тверичи, Москвичи, Волочане, Новоторжци, Дмитровци, Зубчане, Ржевичи и угониша их на лесе, канун Спасову дни, и биша их, а князя их Доманта яша, а Литву многу изнимаша, а иных избиша, а друзии убежаша».
В принципе, все то же самое, разве что Довмонт не великий князь и не убит, а взят в плен. Хотя, по большому счету, одно другому никогда не мешало, могли и прирезать литовского правителя, как большого друга Руси. Для большей надежности приведем свидетельство Пискаревского летописца: «Того же лета воеваша литва Олешну и прочий волости владыки тверскаго. И совокупишася на них тверичи, москвичи, волочане, новоторжцы, дмитровцы, зубчане, ржевичы, и гониша их в лесе, и биша. А князя Доманта яша, и литву многу избиша, а ини убежавше, и полон отьяша, возвратишася восвояся».
В. Н. Татищев относит это событие к 6794 (1286) году, но смысл от этого не меняется: «Совокупились же тверичи, и москвичи, и волочане, и новоторжцы, и дмитровцы, зубчане и ржевичи, и гнались за ними, побили и полон отняли, и князя их Довмонта взяли».
О том же и Н. М. Карамзин: «Набеги Литовцев продолжались, особенно на области Тверскую и Новогородскую. Не только жители Волока, Торжка, Зубцова, Ржева, Твери, но и Москвитяне с Дмитровцами долженствовали вооружиться (в 1285 году) и, соединенными силами поразив толпы сих хищников, убили их Князя, именем Домонта». И подобных свидетельств можно привести еще много, но суть их будет такой же. Казалось бы, что все, наконец, встало на свои места и можно говорить о том, что пока один Довмонт защищал Псков, его земляк и тезка промышлял на Руси, но…
Холмогорская летопись опять переворачивает все с ног на голову: «В лето 6791. Того же лета псковичи воеваша тверскую власть Олешню, и совокупишася на них тверичи и москвичи, и волочане, и дмитровцы, ноугородцы и ржевичи, и угониша их, избиша, а князя Доманта яша, зять бе князю Дмитрею Александровичю». Вот здесь действительно есть над чем призадуматься, ибо Довмонт Псковский действительно был женат на дочери князя Дмитрия, внучке Александра Невского. Приведем свою версию появления подобной записи. Скорее всего, летописец мог и не подозревать о существовании другого Довмонта, для него человеком с таким именем мог быть только Псковский князь и никто другой. Поэтому, делая запись о набеге на Тверскую землю, и столкнувшись со знакомым именем, он в меру своих знаний и расписал произошедшие события. Постарался донести до читателя взгляд на мир со своей колокольни. Могло быть и так, хотя отметим еще раз, что это только наша версия и не более того.
Но довольно разгадывать литовские загадки, обратимся к ратным подвигам Псковского князя.
Большинство русских летописей отмечают факт прибытия беженцев из Литвы во Псков, в одних источниках имя Довмонта упоминается, в других нет, но сам факт того, что именно он привел этих людей, сомнений не вызывает. Примечательно, что появление литовцев во Пскове едва не спровоцировало конфликт с Новгородом. «В лето 6773 (1265). Тогда вбегоша въ Пльсковъ съ 300 Литвы с женами и с детми, и крести я князь Святьславъ с попы пльсковьскыми и съ пльсковичи; а новгородци хотеша ихъ исещи, но не выда ихъ князь Ярославъ и не избьени быша» (Новгородская I
Что же касается новгородцев и их праведного возмущения, то здесь все вполне понятно. Сейчас мы это разъясним. Если вы помните, то совсем недавно Миндовг не только крестился, но и стал другом и союзником Александра Ярославича Невского. Пусть русский князь, заключивший договор, умер, но Миндовг по-прежнему считался союзником русских и свои обязательства не нарушал. И тут язычник князь Довмонт, который для новгородцев никто и звать его никак, в порыве мести убивает христианского короля и друга новгородцев Миндовга. После этого он бежит в соседний Псков, где его принимают с почетом. Что это значит? А означает это лишь одно, новую войну. Войшелк, сын Миндовга, и так склонен к союзу с крестоносцами, а тут еще русские сами подают повод для конфликта, укрывая заговорщика и убийцу. При этом псковичи даже не попытались посоветоваться со своим старшим братом Новгородом. Такая их самостоятельность могла выйти всей Руси боком. Что, кстати, и случилось. В декабре 1264 года Литва вышла из антиорденского союза, заключив мирный договор уже с немцами. Это от имени Войшелка сделал все тот же Гердень. Теперь союз можно было вновь назвать антирусским.
Зато позиция князя Ярослава вполне ясна – среди литовцев есть хорошо вооруженные и обученные воины, вот пусть они и сидят на порубежье, охраняют границы Русской земли.
Что же касается Довмонта, то он проявил изрядную мудрость, отказавшись от веры в старых богов, когда, приняв крещение, стал христианином Тимофеем. Таким образом, он становился своим среди православных русских князей.
Под следующим, 1266 годом Новгородская I летопись старшего извода сообщает о том, что «посадиша пльсковичи у себе князя Довмонта Литовьского». Причем произошло это вновь без согласия великого князя Ярослава, а было решено, так сказать, на месте. Великий князь осерчал, но мер пока никаких против своевольцев не принял.
Довмонт же времени даром не терял, он сразу ухватил быка за рога и повел псковичей в поход на Литву. Этим маневром хитрый князь достиг сразу нескольких целей – во-первых, показывал новым подданным свое ратное умение и силу дружины. Во-вторых, он вел воинов на заклятого врага своей новой Родины, наглядно демонстрируя всем, насколько теперь для него важны интересы Пскова и безразлична Литва. В-третьих, давал возможность тем же псковичам обогатиться за счет ворогов. И, в-четвертых, Довмонт просто сводил счеты с теми, кто в немалой степени посодействовал его изгнанию из Литвы. Совмещал полезное с приятным. Однако этим же самым маневром Псковский князь ввязывал Русь вновь в войну с Литвой.
Время для атаки на Полоцк, в котором уже сидели не русские князья, а литовские оккупанты, Довмонт выбрал умело. Гердень за это время сильно поднялся, теперь он княжил в Полоцке. Но Псковскому князю Полоцк был не нужен, его волновала отдельно взятая личность, а не город. Это отмечает и летопись. Довмонт давно хотел рассчитаться за все свои беды, а тут и случай представился. Князь Гердень к этому времени сам ушел в набег, оставив свои земли практически без защиты. За что и поплатился. По свидетельству В. Н. Татищева, Довмонт «попленил всю землю Литовскую, вотчину свою град Полоцк взял, и княгиню Герденеву в плен взял, и детей ее двух княжичей взял». Успех был велик, псковские ратники изрядно поправили свои финансовые дела за счет казны князя Герденя, а пленных было захвачено великое множество. Понимая, что с таким большим обозом он теперь лишается свободы маневра в борьбе с мобильными литовскими отрядами, Довмонт повел свое воинство домой. Казалось бы, месть удалась, но князю нужен был Гердень.
Личная месть висела тяжелым камнем на шее Довмонта, не давая ни покоя, ни чувства полного удовлетворения от проделанной работы. Хотелось все решить здесь и сейчас, пока удача явно благоволит ему. Пока он сам контролирует ситуацию. Пока Гердень в бешенстве, и эта ярость мешает ему трезво оценить и ситуацию, и свои возможности. Он явно торопится. Спешит наказать обидчиков и вернуть потерянное добро, а заодно и семью. Злость застит разум. Значит, его будет нетрудно перехитрить. Ведь спешка хороша лишь при ловле блох. Учитывая все это, Довмонт принимает довольно хитрое, но в то же время и очень рискованное решение.