Русь залесская
Шрифт:
– Так ты, поди, с отцом моим и на Москву ходил?
– Нет, княже, на Москву я с Михайлом Ярославичем да братцем твоим Дмитрием с сулицей не хаживал. А хаживал я с Александром Ярославичем на немца. На Чудь-озере бивал их. Тому годков до ста минуло. А на Москву чего ходить?
– А коли Москва на нас ходила?
– возразил Александр.
– Так то, княже, Москва. Она всех возьмёт под свою руку.
– Ты, старик, тверич, а мыслишь как Москвин. Тверь древней Москвы, и князь тверской - великий князь!
– Нет, князь, у Твери на хребте Литва висит. А Москва - она как душа, в самой серёдочке. От Орды её Рязань прикроет, от немца - Новгород, от Литвы - ты, князь…
Остальную дорогу князь ехал молча, раздражённо припоминая разговор со стариком. Не раз приходилось ему слышать подобные слова.
«Я о Руси не меньше московских князей радею, понапрасну попрекают меня».
Миновали берёзовый лесок, поднялись на холм. Тверь встала перед глазами позолотой куполов, зеленью садов, сквозь которые проглядывали избы и хоромы.
Александр осадил коня, смахнул с чела усталость, приосанился. Негоже князю въезжать в город с думами-заботами, с потупленной головой. Пусть зрят князя орлом, а не коршуном. Оглянулся на спутников, они тоже подтянулись. Стража, завидев князя, распахнула ворота. Коми пошли веселее. Вон и терем княжий. Но что это? Два конных ордынца зажали лошадьми девчонку, не дают пройти. Та, закрыв лицо платком, пытается вырваться, да куда там! А ордынцы знай горячат коней, гогочут.
Подскакал боярин Колыванов.
– Дозволь, княже, потешиться?
– Давай, - сквозь зубы процедил Александр, - да чтобы без крови, бо то Щелкана холопы.
Колыванов подмигнул кому-то. От отряда отделился молодой воин, поднял коня в галоп и, на всём скаку огрев ордынца плёткой, помчался дальше, только пыль заклубилась. Ордынцы взвизгнули и вдогон.
– То-то будет потеха!
– с усмешкой промолвил боярин.
– Федя Васильев заманит их в тайные ямы. Ордынцы либо коням ноги поломают, либо себе шею свернут.
– Погляди, Митрий, как на это Щелкан зрит, - кивнул в сторону княжьего терема Александр.
– Верно, злость разбирает.
Широко расставив кривые ноги, словно только слез с коня, стоял на княжьем крыльце невысокий плотный Чол-хан.
– Что у себя в Орде. Хозяином себя мнит.
– Дозволил бы, княже, тверичам разгуляться. Злы они. Обид много от ордынцев терпят…
– Не время, Митрий, Орда ещё сильна.
– С Литвой бы язык сыскать. Гедимин ныне в силе…
– Гедимину добро с тевтонами совладать бы. От него Орда далеко.
У самого крыльца Александр соскочил с коня, кинул повод отроку. Из-под нависших бровей холодно взглянул на изрытое оспой скуластое лицо Чол-хана, заметил в узких глазах ордынца гнев.
– Конязь, твои воины нукеров моих обижают.
– На кого укажешь, хан?
– Сам
– Так то в шутку Федя твоих нукеров затронул. В догонялки сыграть надумал, - насмешливо ответил Александр.
– Один ведь он был, а нукеров двое.
– Конязь, выход в Орду не сполна даёшь. Смотри, конязь, - Чол-хан поднял палец, - на коленях поползёшь с ответом.
Александр вскипел:
– Тому не быть, чтоб великий князь Александр на коленях ползал перед тобой! Дай дорогу, хан.
– Он слегка потеснил Чол-хана.
Следом двинулся Колыванов.
Чол-хан, брызгая слюной, выругался вслед, сбежал с крыльца и, вырвав из рук нукера узду, вскочил в седло. Конь рванул с места.
– Гляди-ка, как кипятком ошпарило, - усмехнулся боярин.
– Он, Митрий, сей разговор ещё вспомнит. Ну да семь бед, один ответ.
– Слушайте, люди тверские!
– надрывно кричал с паперти в собравшуюся толпу княжий боярин.
– Повелел великий князь свозить ордынский выход на княжий двор.
– А велик тот выход?
– выкрикнул из толпы чей- то звонкий голос.
– С князя по полуста, с бояр - половину того, с ремесленного люда и смерда по пяти рублей. Кто же добром не принесёт, того на суд возьмут к Щелкану.
– У Щелкана суд скор, - раздался из толпы всё тот же звонкий голос.
– Намедни у Тимоши-костоправа дочку отняли.
– А у меня дитя забрали!
– плаксиво протянул здоровый посадский мужик.
Стоявшие вблизи два удалых брата Борисовича, торговые мужики из Вологды, окающе выкрикнули:
– А ты, дубина нетодильная, пошто дитя отдал?
Мужик вобрал голову в плечи, безнадёжно махнул рукой.
Боярин сошёл с паперти, направился на княжий двор. Обсуждая услышанное, толпа мало-помалу разошлась. На площади остались только посадский мужик и братья Борисовичи.
– Экие телки тверские, им обиды чинят, а они терпят.
– Плюют в очи, а они мыслют - роса с ночи.
– Уж истинно говорят, тверичи - козлятники.
– Но-но, ты потише!
– задетый за живое, осмелел мужик. Засучив рукава, он подступил к братьям.
– А ты бы силу на ордынца подзапас. А коли драться хочешь, так ты уж поодиночке, с двумя тебе не совладать.
Братья ещё долго насмехались над незадачливым мужиком.
У дьякона Дюдко с похмелья трещала голова, тошнило. Вчерашний день освятили новорубленые хоромы боярина Колыванова. Светлые, красивые получились. Молельня хоть и невелика, а византийскими иконами уставлена, всё больше в золотой да серебряной оправе. Лики святых киноварью писаны.