Русь. Том I
Шрифт:
«Русь» — книга подлинной литературы, которая своей традицией имеет романы Льва Толстого, Гончарова… Надо отметить, что наиболее типичные черты уездной помещичьей жизни накануне войны 1914 г. им запечатлены очень выразительно», — отмечал Ю. Соболев. [20]
Л. Войтоловский, указав, что «Русь» «воскрешает в памяти» приемы и образы Гончарова, Гоголя, Чехова, Л. Толстого, пишет: «Повесть П. Романова не работа безграмотного продолжателя, не любительская копия, а художественно сделанное полотно, где голоса и краски прошедшего крепко спаяны и неразрывно слиты с людьми живой современности. Перед нами сочный барский усадебный быт… Во всяком случае это недоконченное выступление
20
Жизнь, 1925, № I. C.423.
21
Красная новь, 1924, № 6. С. 351–354.
А вот отзыв о Романове как авторе «Руси», принадлежащий В. Ф. Переверзеву, критику, весьма скупому на похвалы: «…данные у автора есть, он умеет рисовать типичные характеры твердым четким рисунком, напоминающим мастеров гоголевской школы; он знает секрет простой, но крепко слаженной композиции, давно утерянный беспозвоночными писателями эпохи импрессионизма». [22]
Стоит напомнить и об отзыве А. Луначарского о первой части «Руси»: «При чтении ее встают в памяти образы, положения, черты и события, занесенные уже на полотно кистью наших великих классиков. Самый стиль напоминает то Гончарова, то Тургенева». [23]
22
Печать и революция, 1924, N2 5, с. Л 38.
23
Известия, 1922, 22 марта, № 65, с. З.
«Он явным образом прошел через школу наших классиков…» — соглашается и И. Федоров (И. И. Скворцов-Степанов), который в целом роман считает вредным, написанным с враждебных революции позиций. [24]
Разнобой в подходе к роману, в его оценке, в характеристике его персонажей и авторской концепции, помимо всего прочего, свидетельствует о том, что «Русь» — явление не однозначное. Как течение самой жизни, даже одни и те же ее коллизии вызывают различные оценки у разных людей, так и эта эпопея, в которую Романов хотел вместить огромный кусок жизни, по возможности не давая никаких оценок происходящему, вызывает разное к себе отношение.
24
Предреволюционная Россия в отображении Фирса. Известия, 1926, 11 июня.
Очевидно, и до сих пор ключ к романовской эпопее не найден. Блестящие находки, замечательные страницы, посвященные русской природе, живо, ярко написанные отдельные эпизоды и рядом — тягучие, вялые описания банальных чувств и взаимоотношений.
Но!
Как не раз бывало в истории: ищешь Индию — находишь Америку.
На подступах к «Руси» Романов создал несколько десятков рассказов, долженствовавших служить этюдами для эпопеи. Они-то и стали открытием и вкладом Романова в русскую литературу, той неизгладимой бороздой, о коей грезил писатель.
Каждый большой художник, говорил Лев Толстой, создает и новую форму произведения. В подтверждение своей мысли он назвал «Мертвые души» Гоголя, лермонтовского «Героя нашего времени», «Записки из мертвого дома» Достоевского, тургеневские «Записки охотника», «Былое и думы» Герцена. Каждая из этих книг действительно отличается необычностью построения, новизной повествовательной формы.
Сегодня, по прошествии полувека после смерти Романова, можно смело сказать,
Романов как крупный художник создал свою, новую форму — небольшой рассказ, миниатюру, где автор совсем не виден, где говорят персонажи, и их голоса воссоздают и человеческие характеры, и эпоху.
И речь персонажей, и авторская речь чрезвычайно просты, и кажется, что это вовсе не рассказ читаешь, а воспринимаешь кусочек жизни.
Композиционно большинство рассказов Романова построены одинаково, фабула их проста. События в них разворачиваются в короткий отрезок времени, и, как правило, мы о них узнаем из диалога. Но это цельное законченное произведение, лаконичное и емкое по содержанию, чрезвычайно обобщенное и вместе с тем поражающее своей конкретностью, богатством интонаций. Даже не прибегая к выразительному определению, эпитету, Романов достигал замечательных эффектов.
Рецензенты нередко упрекали Романова в приверженности к анекдоту, тем самым стремясь как-то умалить значимость его творчества. Но что такое анекдот? Анекдот — это лаконичная фольклорная художественная форма, преобразованная сказка (поэтому для анекдота характерны бродячие сюжеты, кочующие из эпохи в эпоху, из страны в страну), в которой чаще всего сатирически заостренно воспроизводится злободневная ситуация с фиксацией типических и особенных черт. Если подходить с этих позиций, то, несомненно, надо признать, что у Романова есть рассказы на уровне анекдота, и это, конечно же, достижение, поскольку до этого уровня поднимается в своем творчестве далеко не каждый писатель.
В сатирических и юмористических миниатюрах Романов старался поведать правдивые и занятные истории о людях в самых разнообразных житейских ситуациях и прибегал при этом к самому доступному, разговорному языку. «Когда я пишу, я всегда думаю, чтобы меня понял самый бестолковый человек», — сказал однажды Романов литературоведу Н. Фатову.
Помимо многочисленных рассказов, юмористических и психологических, Романов напишет еще несколько крупных произведений, в том числе замечательный роман «Товарищ Кисляков» (1930), за который будет подвергнут критическому огульному шельмованию. Погромная критика обрушилась и на роман «Собственность» (1933).
Но любимым его детищем всё же будет оставаться «Русь».
В последние годы Романову часто приходилось выступать на литературных вечерах, и эти встречи поддерживали его, вселяли новые силы.
Так, 20 июня 1934 года он записывает в дневнике после выступления в Киеве: «От публики получаю трогательные записки на выступлениях. «Любимый, родной», — пишет какой-то мужчина. В записке говорится о впечатлении, которое произвела на него «Русь».
Когда я сказал, что вычеркнул из I ч. «Руси» около 200 страниц, в зале произошло движение. Я получил записку, спрашивающую, неужели я вычеркнул «Смерть Тихона». Когда я сказал, что глава оставлена, в зале раздались аплодисменты».
Романов обладал талантом отличать сиюминутные ситуации от моментов вечности, в них заключенных, потому-то и сумел создать произведения непреходящей ценности. Литературовед Н. Н. Фатов, автор первой большой статьи о творчестве Романова, видимо, оказался единственным, кто увидел этот дар писателя и поставил его имя в один ряд с именами русских классиков. «Многим такое утверждение, — писал Фатов, — быть может, покажется чересчур смелым, но стоит только представить себе, каким богатейшим художественно-бытовым материалом будет через 50-100 лет то, что уже написано П.Романовым, чтобы не испугаться такого утверждения». [25] Фатов оказался провидцем. Действительно, творческое наследие Романова чрезвычайно ярко, зримо, свободно воспроизводит облик России первых десятилетий XX века.
25
Прибой. Альманах первый. Л., 1925. С.271.