Русалка в бассейне. Новое дело графини Апраксиной
Шрифт:
— Понимаю. Хорошо, я готова ехать с вами в полицию сейчас, — вздохнув, сказала девушка.
— В этом нет необходимости, — сказала Апраксина. — Мы поедем ко мне домой и поговорим в спокойной обстановке.
— А вы случайно не частный детектив? — спросила Анна, подозрительно оглядывая Апраксину.
— Ни в коем случае! Я официально сотрудничаю с полицией, когда преступление связано или может быть связано с русскими эмигрантами. «Консультант и переводчик» — так называется моя внештатная должность.
— А зачем это нам ехать непременно к вам домой? Я должна ехать
— Вы успеете. Я живу возле самого съезда на автобан № 8, что ведет к Блаукирхену.
— Все равно не понимаю, зачем…
— Но ведь нам нужно еще как-то устроить нашу бездомную и безработную сестру? Мы попробуем это сделать.
— А вот за это — спасибо! Поехали! — Она подхватила свою дорожную сумку и первой направилась к выходу из терминала.
На Будапештской улице Апраксина усадила гостей под большим каштаном в саду. Все сидели в плетеных креслах вокруг садового стола с мраморной столешницей. Инспектор вынул из портфеля блокнот и приготовился к допросу.
Анна-Авива сразу же его предупредила:
— Я буду говорить лишь о том, что может иметь отношение к погибшей девушке. Хотя я очень сомневаюсь, что могу о ней что-то на самом деле знать.
— А мы начнем с того, что покажем вам ее фотографию, — успокоил ее инспектор. — Вот, взгляните!
Анна взяла в руки фотографию и стала внимательно ее рассматривать.
— Это что, в самом деле труп? — спросила она удивленно.
— Да. Фотография сделана после того, как девушку извлекли из пруда. А что вас так удивило?
— Что удивило? Видите ли, я повидала немало трупов, когда служила в израильской армии, и у них, знаете ли, был совсем другой вид. Дело не в том, что у нее широко открыты глаза — многие жертвы терактов не успевали закрыть глаз. Просто у нее такое спокойное лицо, будто она просто лежит на травке и балдеет на солнышке, глядя в небо… Она что, не сопротивлялась убийце?
— Нет. Во всяком случае, следов такого сопротивления эксперты не обнаружили. Так вы знаете эту девушку?
— Нет, я ее не знаю. И никогда в доме княгини Махарадзе не встречала никакой похожей на нее девушки. Кстати, а почему вы связали ее с домом княгини, если это не полицейский секрет?
— Да нет, вовсе не секрет, — сказала графиня, подавая Анне копию объявления из «Русской мысли», — в кармане ее брюк мы нашли вот это.
— А вот это мне знакомо! — сказала Анна и улыбнулась. — Именно по этому объявлению я и устроилась на работу к княгине Махарадзе. Или это было другое объявление, но похожего содержания.
— Оно было опубликовано в «Русской мысли» 12 мая 1987 года.
— А, ну тогда это то самое объявление! Я приехала в Германию в апреле 87-го и искала какую-нибудь работу — вот оно мне и попалось на глаза. Я тут же написала письмо в «Русскую мысль» и в ответ получила приглашение приехать в Блаукирхен в определенный день для знакомства. Мы вроде бы сразу понравились друг другу…
— Вы говорите о княгине Кето Махарадзе? — быстро спросила Апраксина.
— Нет, о старой княгине, о бабушке Нине: ведь это
— А вы случайно не помните, вырезали вы тогда объявление из газеты или нет?
— Не помню… Хотя, подождите! Я купила газету на Главном вокзале… Наверняка я либо вырвала целиком страницу с объявлениями, либо оторвала часть газетного листа с ним.
— Вы не вырезали его ножницами?
— Я не имею привычки носить с собой маникюрный прибор с ножницами. Да я и маникюр себе никогда не делаю! — В доказательство Анна показала графине свою руку с широкой ладонью и крепкими пальцами с коротко обрезанными ногтями; на безымянном пальце у нее был крупный серебряный перстень с опалом.
— Какой красивый у вас перстень! — заметила Апраксина.
— Подарок бабушки Нины, — гордо сказала Анна, полюбовалась перстнем и убрала руку. Но Апраксиной показалось, что по лицу Анны скользнула какая-то тень.
— Теперь расскажите нам, на каких условиях вы начали работу в доме княгини Махарадзе.
Анна нахмурилась.
— Это что, имеет непосредственное отношение к убитой девушке?
— Возможно, да, а возможно, и нет, — сказал инспектор. — Но мы надеемся на честный и откровенный ответ.
— В таком случае я подожду, пока вы мне точно не скажете, что этот дом имеет непосредственное отношение к убийству, — тогда и поговорим. Хоть я и сиделка, можно сказать, прислуга, но я живу в доме уже несколько лет и не сделаю ничего, что может повредить хозяевам.
— А может? — проникновенно спросила Апраксина.
— Вы о чем?
— О том, что вы знаете о хозяевах что-то такое, что может заинтересовать полицию.
— Возможно, да, а возможно, и нет, — повторила девушка ранее сказанные слова инспектора. — Задавайте ваши вопросы о деле — получите ответы, а уж делать выводы будете сами. Это ведь ваша работа или нет?
— Так вы, значит, служили в израильской армии, — сказала Апраксина.
— Да. Служила. В Израиле существует воинская обязанность и для девушек. Что, это до сих пор заметно?
— Что-то такое есть, — неопределенно ответила графиня, а про себя подумала: «У тебя, девушка, характер солдатский: раз-два и отрезала! Но при этом ты, милая, и сама не заметила, что сказала больше, чем хотела». И тут же Апраксина повернулась к инспектору: — Я думаю, мы не будем требовать от Анны, чтобы она поступалась своими принципами. В сущности, она сказала нам все, что имеет отношение к объявлению в «Русской мысли», не так ли, инспектор?
Инспектор Миллер понял, что допрос надо заканчивать, поднялся и поспешил откланяться. Проводив его до калитки, Апраксина вернулась под каштан и предложила девушкам еще посидеть в саду, пока она приготовит для всех обед.
— Вы ведь не должны сегодня же явиться в дом княгини? — спросила она.
— Нет. Я же говорила: моя работа начнется только завтра.
— Ну так проведите этот день у меня в гостях имеете с вашей сестрой! Я вас приглашаю!
— Хорошо, мы принимаем ваше приглашение. Хотя вообще-то я хотела бы сходить в храм на вечернюю службу. Когда я с бабушкой Ниной, мне это не всегда удается.