Русалка в бассейне. Новое дело графини Апраксиной
Шрифт:
— Хозяин этого дома Георгий Бараташвили.
— Я вам ничего не говорила! Хватит меня впутывать! — крикнула Татьяна, подымая мокрое лицо от диванной подушки. Затем, не дожидаясь ответа, снова в нее уткнулась и зарыдала с новой силой.
Апраксина встала и подошла к инспектору.
— Ну, а что у вас? — вполголоса спросила она.
— Мы нашли следы пребывания в доме нескольких человек, но никого из них не обнаружили.
Татьяна подняла голову.
— Он сказал, что никого не нашел? — спросила она Апраксину, кивнув в сторону Миллера.
— Да.
— Скажите ему, что он не там искал. Идемте,
Инспектор громко крикнул, подзывая помощников.
Татьяна прошла довольно длинный коридор, кончавшийся лестницей на второй этаж. Под лестницей была небольшая дверь.
— Это кладовка, — сказала она, показывая на дверь. — Вам сюда!
— Кладовку мы уже обыскивали, — сказал Миллер.
— Плохо обыскивали.
За дверью в кладовке не было ничего, кроме зимней одежды, упакованной в пластиковые мешки и висящей на длинной железной палке.
— Надо отодвинуть одежду в стороны! — сказала Татьяна и сама принялась сдвигать громоздкие мешки, инспектор бросился ей помогать. За мешками не было ничего, кроме обшитой деревом стены. Апраксина и Миллер остановились в недоумении. Но Татьяна подняла руку вверх, нашарила там что-то вроде гвоздя, потянула его вниз — и деревянные планки с сухим треском опустились в пол: перед ними открылось узкое пространство с уходящими вниз ступенями.
— Они все там, внизу! — сказала она.
Инспектор кивнул полицейским. Один из них выхватил карманный фонарь и первым осторожно шагнул в открывшийся лаз…
Когда Георгий Бараташвили подъехал к дому, навстречу ему полицейские вывели троих перепуганных молодых людей.
— Молчите все, и я вам помогу! — успел он крикнуть им по-русски. — Вам ничего не грозит, только молчите! Предоставьте все мне!
Но он еще не ведал, что грозит ему самому, и вряд ли сразу испугался, даже когда увидел шагнувшего ему навстречу инспектора с парой блеснувших на солнце наручников. Но он по-настоящему струсил и запаниковал, и это было видно по его побледневшему лицу и забегавшим глазам, когда на крыльцо выскочила зареванная Татьяна и закричала:
— Дрянь! Скотина! Торговец живым товаром! Ты убил мою сестру, ты убил свою тетку-старуху, грязный убийца! Но ты теперь за все, за все заплатишь, уж я-то молчать не стану!
Один из полицейских бросился к ней, но чуть-чуть опоздал. Размахнувшись, Татьяна со всей силы ударила Бараташвили по лицу. Георгий инстинктивно попытался закрыть лицо руками, забыв о наручниках: удар и пришелся по наручникам, и он взвыл от боли, а по его белоснежной рубашке потекла кровь из разбитого стальным кольцом носа. Полицейский увел в дом Татьяну, а Георгия Бараташвили, утиравшего лицо скованными руками и хлюпавшего разбитым носом, двое других полицейских повели к машине.
Апраксина, инспектор Миллер и Татьяна Беляева покинули хутор на другой машине, захватив с собой чемодан Татьяны. Но ехали они все в одно место — в мюнхенскую криминальную полицию.
Глава 14
— Елизавета Николаевна, простите меня, дуру, за хамство! — первым делом сказала Татьяна, когда
— Я вас прощаю за глупость, Танечка.
— Я вела себя глупо?
— Очень! Но в отличие от настоящего хамства, которого я органически не переношу, глупость не бывает намеренной, а потому она более простительна. Считайте, что извинения приняты. А теперь расскажите мне подробно, как ваша сестра Наталия попала в Германию.
— Хорошо, я расскажу. В восемнадцать лет Наташка получила первую премию на телевизионном конкурсе песни и тут же заявила, что теперь она любой ценой выедет на Запад, завоюет Европу, а потом отправится дальше — на завоевание Америки. А во всем виновата американская певица Донна! — сказала Татьяна Беляева.
— А Донна-то тут при чем? — удивилась Апраксина.
— Ну как же! Ведь она наша, савеловская! Да у нас все девчонки с ума посходили, как узнали об этом.
— О чем узнали? — в полном недоумении спросила графиня.
— О том, что всемирно знаменитая звезда — на самом деле наша соседка Лизка Чикина, которая просто сумела взять свою судьбу за рога.
— Что за бред! — засмеялась Апраксина.
— Никакой не бред, а истинная правда! Об этом даже в газете писали! Донна выросла у нас в Марьиной Роще, недалеко от Савеловского вокзала. Она была намного старше нас с сестрой, и мы ее в Москве уже не застали, но мать ее до сих пор работает дворничихой через два дома от нас. Да у нас все девчонки знают ее историю, и почти каждая хранит статью об этом, из газеты вырезанную!
— Ну-ка, ну-ка, расскажите! — сказала Апраксина, отложила блокнот и ручку, откинулась в кресле и приготовилась слушать.
— Ну, значит, мы с Наташкой Лизу Чикину уже не застали. Это она только на экране такая молодая — на самом деле теперь ей уже под сорок. У них вся семья была певучая, даже Лизкина бабка, которая только недавно померла, аж в девяносто пять лет. Вот ведь тварь живучая! Пила как лошадь до самой старости, даже когда уже под себя ходила, а жила себе и вон до каких лет дотянула! Мы, бывало, играем у них во дворе, а бабка сидит у окошка, за нами наблюдает: они на первом этаже жили. Нам скучно станет, мы и давай просить: «Баба Ира, спой что-нибудь из времен своей молодости!» Ну она и запоет что-нибудь вроде:
Мой папаша были дворник,
А мамаша — барыня!
Будь ты граф иль подзаборник —
Все одно ты мне родня-я, эх!
Люблю я белое.
Люблю я красное!
Нет-нет, не знамя,
а вино!
А дочка ее, Лизкина мать, раньше была передовиком производства на военном заводе. Только передовик она была липовый — через самодеятельность вышла в передовые, голосом брала. Ну, может, и еще чем, у них вся семья на передок была слабовата. А когда закрылся военный завод, у нее еще пенсия была не выработана, и пошла тетя Паша в дворники. Жили они в нищете — сама тетя Паша, Лизка да ее бабка, что с кровати не вставала. И тогда, говорят, Лизка и начала свою карьеру…