Русалка
Шрифт:
— Вешка, — сказал он, чувствуя внимание с ее стороны. Он ощущал прикосновения тонких нитей, которые слетали с нее, и легкие толчки, когда его внутренняя сила перетекала к ней, как бы подтверждая его мысль, что она владела колдовством не хуже чем Черневог. — Возьми ее всю, — сказал он, и быстро добавил, будто боялся не успеть. — Скорее, возьми меч…
Но она, возможно, уже не слышала его. Кража его внутренней субстанции продолжалась, но теперь от нее она перетекала к Черневогу, который подошел к ним: красивый молодой человек, с
Петр тут же перестал ощущать прикосновения Ивешки, почувствовав неожиданную свободу и неожиданную потерю: он старался сохранить равновесие и одновременно вытащить из ножен меч, в тот самый момент, когда его правая нога подогнулась под ним, и он опустился на колено, удерживая подрагивающее острие меча направленным прямо в сердце Черневога.
Затем его рука просто перестала двигаться, в то время как Черневог просто отвел клинок в сторону, чтобы приблизиться к руке, которая сжимала его. Теперь фигура Черневога, выглядящая словно безликая тень на фоне рассеянного света звезд, стояла перед ним, удерживая его руку и заставляя его смотреть вверх.
— Ведь ты не хочешь причинить мне никакого зла, — сказал он Петру, почти точно так же, как говорил когда-то Саша, пытаясь навязать ему свою волю: таким мягким и таким нежным показался ему этот голос, лишавший его последней возможности двигаться.
Но затем он почувствовал будто испытывает прикосновение змеи, от которого у него вот-вот начнет останавливаться сердце, и он отпрянул назад, продолжая ощущать меч, по-прежнему зажатый в его руке, и стоящего рядом Черневога. Он схватил его руку…
Но в тот же момент почувствовал себя неспособным ни на малейшее движение, а Черневог, опираясь рукой на его плечо, стоял рядом и спокойно забирал меч из его ослабевших пальцев, обращаясь к Ивешке:
— Не делай этого, Вешка, он один, кто пострадает за все. Ты ведь хочешь именно этого?
— Нет, — сказала она.
— Ведь я знаю, зачем ты пришла сюда. Хочешь, я верну тебе это? Я могу сделать это. Я очень хорошо берегу его, потому что знал, что рано или поздно, но ты все равно придешь ко мне.
— Нет! — закричала она, и Петру захотелось вцепиться руками в горло стоящего рядом с ним Черневога, но не мог сделать этого, он не мог, несмотря на то, что Черневог пытался заставить его встать и взглянуть на Ивешку.
Она стояла, зарыв лицо в ладонях, сотрясаясь от беззвучных рыданий.
— Она знает все, что она сделала, — сказал Черневог, обнимая его рукой. — Ее сердце ничто по сравнению с тем, что нужно мне. Но ведь я же могу сделать ее счастливой. А ты? Что хочешь ты? Чтобы твой молодой приятель был цел и невредим?
— Не только он, но и каждый из нас, — пробормотал Петр, понимая, что все это бесполезно.
— Я, пожалуй, добавлю сюда Ууламетса, если он проявит благоразумие, и облегчу несчастное сознание Ивешки, кстати, и твое тоже. Ничего ужасного в моих желаниях нет. Ты никогда не сможешь найти
— Убирайся к черту! — сказал Петр, и неожиданно Ивешка стала блекнуть, все быстрее и быстрее сбрасывая с себя прозрачные нити, пока отблески звезд не стали просвечивать сквозь нее, пока прозрачные нити не обернулись вокруг него, усиливая внутренние толчки, и до него донеслись ее всхлипывания:
— Кави, Кави, нет, нет!
— Но с другой стороны, — продолжал Черневог, когда отблески далеких звезд скрылись от взора Петра и он, недвижимый, свалился на землю, — ты сам можешь отправиться туда, неотесанная деревенщина, и во много раз быстрее меня.
31
Ууламетс негромко напевал, дым поднимался вверх, и призраки кружились словно в водовороте вокруг между ними, избегая дыма. Старик смешал золу от костра вместе с сухими травами в одном из своих маленьких горшочков, затем взял небольшой кремневый нож и, надрезав запястье, слил немного крови вгоршок.
— А теперь ты, — сказал он Саше.
Саша, чувствуя как от дыма кружится голова, приложил нож к руке и резко нажал на него: кровь потекла в горшок, но он не ощутил сильной боли, а лишь чувствовал дрожь в руках, когда протянул старику нож и горшок.
— Водка сейчас не повредит, — сказал Ууламетс, и открыв кувшин сделал несколько глотков и добавил водки в горшок. Все это произвело на Сашу гораздо большее впечатление, нежели сам процесс кровопускания.
Затем старик перемешал содержимое горшка костяной трубкой, добавил туда мох и еще какой-то порошок, и, взяв из костра тлеющую ветку, сунул ее внутрь горшка.
Вверх взметнулся столб огня, и Ууламетс, торопливо перебрасывая горшок из одной руки в другую, добавил туда еще сушеных трав. После этого, прикрыв горшок рукой, он опустил в него конец костяной трубки, и вдохнул дым через ее торчащий конец.
Затем он протянул горшок вместе с трубкой Саше.
— Постарайся поглубже вдыхать это, — сказал старик, и Саша сделал так как ему велели, — глубже, еще глубже… Ну, молодец.
Саша чувствовал, как внутри у него все горело, а глаза наполнились слезами. Ууламетс же, тем временем, взял у него горшок и сделал еще несколько глубоких затяжек, а затем неожиданно наклонился к Саше, схватил его за плечо и выдохнул дым прямо ему в лицо, приговаривая:
— Дыши.
И Саша дышал. Он проделал это и во второй и в третий раз, а Ууламетс все время, Саша чувствовал это, напрягал свою волю, заставляя его вдыхать дым, с каждым разом все глубже и глубже…
Вдох — выдох, вдох — выдох… Казалось, им не будет конца…
Сердце и душа требуют обновления… пусть они выйдут вместе с дымом…
Он уже не мог полностью управлять своим телом: Ууламетс задерживал его выдохи до тех пор, пока Саша полностью не ослабел и не опустился прямо в руки старика.