Русалочка
Шрифт:
Естественно, Фриде пришлось отменить все предыдущие заказы. Безусловно, свое дело портниха знала отменно: может быть потому, что в жизни толком не знала ничего другого. Однако всем клиентам и клиенткам, уже заказавшим платье, и всем, только желающим это сделать, она вынуждена была отказать: времени на все заказы у нее не было. Вот почему ранним утром 21 июля Фрида посетила ту самую блинную в Хабергассе: хозяйка заведения заказала ушить ее платье, и портнихе предстоял непростой разговор с клиенткой.
Как только вопрос с платьем был решен (хозяйка блинной, к счастью,
Вы, должно быть, думаете, она подсела к нему и завела обыденную беседу: погода, политика, деньги… Нет, вряд ли она смогла бы, даже если очень захотела. Она просто стояла. Стояла посреди блинной, словно окаменевшая, любуясь им: ни как жадина любуется пфеннигом, а как глухой любуется патефоном. Она глядела на него, как на нечто неизведанное, недоступное, запретное.
Он не мог не заметить ее: крайне сложно не почувствовать на себе такой взгляд. Он поднял на нее глаза, и не прошло и секунды, он начал любоваться ей: совершенно открыто, без всякого стеснения. Фрида тут же смутилась и, потупив взор, развернулась, направляясь к входной двери.
Тут он окрикнул ее. Негромко, вкрадчиво:
– Барышня!
Сколько барышень было в это забегаловке – не перечесть. Кто знает, почему датский консул Эрик Стормгард обратил внимание на самую обыкновенную скромницу из Хабергассе. И кто же знает, как совершенно потерянная, ошарашенная Фрида внезапно поняла, что этот медовый голос зовет ее.
Медленно, осторожно она обернулась, и глаза ее, испуганные, сощуренные от стыда, встретились с его бездонными голубыми глазами. Он предложил ей сесть, так непринужденно, одним лишь жестом, вместив в этот жест столько ненужных слов. Вряд ли Фрида отдавала себе отчет в том, что она делает: она подошла к его столу, завороженная, загипнотизированная его глазами, его голосом, его манерами.
Она села: так громко и так неуклюже, что солонка на его столе опрокинулась, и белые крупицы соли разлетелись по дубовой столешнице. Он лишь улыбнулся и все так же легко и непринужденно смахнул соль со стола.
– Доброе утро. – Его голос был восхитителен: добрый, нежный, теплый. Звон крошечных колокольчиков, ласкающих слух. – Меня зовут Эрик.
– Эрик Стормгард, – заворожено кивнула она.
– Точно. – Он улыбнулся лучезарной улыбкой. – Совсем забыл, в этом городе меня уже знает каждый. Как Ваше имя, барышня?
– Фрида.
– Фрида, – повторил он, продолжая разглядывать ее.
– Вы приехали на премьеру…
– Да. С нетерпением жду «Парсифаля».
Повисла пауза, Фрида вдруг
– Вы интересуетесь оперой? – спросила она первое, что пришло ей в голову.
– И да, и нет, – пожал он плечами. – Люблю оперу, но не Вагнера.
– Зачем же тогда приехали на «Парсифаля»?
– О! – Он усмехнулся: усмешка получилась едва уловимой, но чертовски приятной. – Это все дипломатия: я вынужден посещать подобные действа, будучи почетным консулом Германской империи в Дании.
– Консулом… – зачарованно повторила она.
– Да, и уже восемь лет.
– Чем занимается консул? – Ей это было совершенно безразлично: просто она хотела любоваться его великолепием как можно дольше.
Он вновь усмехнулся, но на этот раз в его улыбке читалась некоторая горечь:
– По правде говоря, я до конца и не знаю. Все это, наверняка, призвано упрочить связи между союзными государствами, но лишь одному Господу известно, как это сделать, после того, как немцы отняли у нас Гольштейн.
– Чем же занимаетесь Вы?
– Преподаю немецкий в университете Копенгагена. Я ведь из Копенгагена, – отметил консул, хотя Фрида знала это и без него. – А вы, должно быть, живете здесь, в Кройссене, – предположил Эрик.
– Да, почти всю жизнь – Чувствуя на себе его заинтересованный взгляд и видя его лучезарную улыбку, она еще более смутилась: голос ее дрожал, она путалась в словах, с трудом находя необходимые фразы. – Расскажите мне, пожалуйста, про Копенгаген.
– Неплохой город, – ответил он. – Не такой большой, как Берлин или Мадрид, но по-своему привлекательный. Его сердце, его душа – это море. Если когда-нибудь попадете в Копенгаген, спешите увидеть море. Вы прочтете в любом медицинском справочнике, его соль лечит дыхательные пути, но истинные знатоки ценят его потаенную силу: его волны своим спокойствием лечат душу. А Вы? Неужели вам никогда не хотелось жить в большом городе?
– Да, наверное…
– Где, например? – Его сознание уже рисовало ему берлинские дворцы, бульвары Парижа и лондонские дожди, как вдруг она ответила, все так же скромно улыбаясь:
– Ну, скажем, в Байройте. – Она запнулась, заметив, как он выпучился на нее, точно неожиданно в разговоре она перешла на каталонский. – Мне нравится Байройт, – прошелестела она едва слышно, точно извинялась за свою вопиющую недалекость.
– Байройт? – переспросил Эрик, улыбаясь. – Это ли предел ваших мечтаний? Но ведь есть города и побольше. Да пускай хоть Мюнхен!
– Можно… – пролепетала она. – Можно и Мюнхен. Там работает мой отец. Он писал, что там хорошо.
Кажется, в этот момент он окончательно понял, что перед ним сидит самая заурядная простушка: он тут же потерял к ней интерес, решив, однако, что такая собеседница вполне сгодится для того, чтобы поднять себе настроение ранним июльским утром. Он заказал кофе и вновь обратился к ней, скрывая улыбку:
– Да. В Мюнхене неплохо. Если бы не собаки…
– Собаки? – Фрида не могла понять, что же имеет в виду Стормгард.