Руский исихазм. Духовность Нила Сорского (фрагменты)

В тех разрозненных писаниях, что остались в нашем распоряжении, Нил Сорский слишком усиленно (как это находит Г. Левитский [2] ) настаивает на том, что духовная жизнь является битвой, внутренней войной, которую ведет всецелостность Бога. Это значит, что роль средств для достижения цели здесь словно бы преувеличивается; причина же в том, что без непрерывного и успешного использования этих средств в течение всей жизни монаха, невозможно, считает Нил, достичь финальной цели — спасения души, равно как цели ближайшей — единения с Богом через благодать и молитву. Это позволяет нам понять, почему в своих двух систематических трактатах о духовной жизни Нил особо выделяет одиночество, безмолвие, контроль над помыслами, покой или же исихию, бдительность или трезвение (непсис), достигаемые особенно через соблюдение «заповедей». Все эти средства призваны очистить душу, разум или сердце, что необходимо монаху для достижения единственно истинной богоподобной свободы сынов Божиих. Лишь эта чистота сердца может обеспечить любовь к Богу ради Него Самого. Таким образом, в духовности Нила можно выделить следующие составляющие: (1) одиночество и безмолвие; (2) изгнание помыслов (apostasis noimaton); (3) исихия; (4) непсис через соблюдение заповедей Бога.

Обращаясь с призывом к своим ученикам следовать за ним в практике одиночества и безмолвии, Нил упоминает Арсения Великого, в котором он видит пример совершенного исихаста (безмолвника [3] , того, кто недоступен никакой суетности). Здесь он ссылается на авторитет Исаака Сирина: «Святой Исаак больше всех безмолвие похвалил и Арсения Великого совершенным безмолвником называет, [однако] и тот служителя и учеников имел. Также и Нил Синайский, и Даниил Скитский учеников имели, как о них повествуют писания, и многие иные; и повсюду во святых Писаниях находятся похвалы безмолвию с одним или с двумя». [4] Нил воспринимает от Арсения его любовь к одиночеству и безмолвию, но все же в сочетании с некоторым минимальным человеческим окружением, ибо «уединение (абсолютное, отшельническое — Прим. авт.) требует ангельской крепости». [5] Идеал Нила мы находим в известном рассказе, приводимом в Apophthegmata Patrum: [6] «Авва Арсений, еще находясь при царском дворе, молился Богу так: Господи! научи меня, как спастися? И был к нему глас: Арсений! бегай от людей, — и спасешься.

Удалившись в уединение, он опять молился Богу теми же словами, и услышал голос, говорящий ему: Арсений! бегай, молчи, пребывай в безмолвии; ибо в этом — корни безгрешности».

Такова простая программа, которую Нил повторяет множество раз:

Исаак хотящим истинно безмолвствовать и очищать в молитве ум говорит: «Удались от видения мира, и отсеки беседы, и не желай принимать по обычаю друзей в келлию свою, даже под благим предлогом, кроме тех одних, которые с тобой единонравны, и единовольны, и [твои] сотаинники; и бойся от бесед душевного смущения, которое обычно невольно действует и после того, как прекратится и пресечется общение внешнее. И это, — говорит он, — знаем по опыту. Ибо, когда прекратим таковые беседы, хотя бы и казались они хорошими, — тотчас по прекращении собеседований бываем душою в смущении; хотя бы и не хотели мы, они и невольно обращаются в нас, и с нами немалое время пребывают. [7]

Должно свершиться бегство из мира, из общества людей, в „пустыню“, которая у Нила в его патристической лексике обозначает обычно монашескую жизнь. В письме к старцу Герману он вспоминает свой собственный побег из мира, от всех мирских искушений ради того, чтобы посвятить себя целиком „жизни согласно Божественным писаниям“. [8] В письме к Гурию он говорит, что для того, чтобы отрезать себя от мира, монах должен отрезать себя от того, что особенно сильно привязывает его к миру; монах должен пожертвовать всеми своими привычками и полностью, необратимо отрезать себя от прошлого, ибо иначе в его душе вновь будут возникать прежние впечатления. Отделившись от мира, он должен иметь лишь одну цель, одно желание: стремление к нравственному совершенству. [9] Он советует Вассиану целиком удаляться от разговоров, от слушания и созерцания ненужных вещей, которые могут вызвать душевное нестроение. „Отдели себя ото всех, кто не живет согласно писаниям Отцов“. [10]

Отделенный от мира монах не получает необходимую чистоту сердца ipso facto — необходимо полное безмолвие сердца, и внешнее и внутреннее. „Чудные же эти делания, о которых сказали мы, непременно требуют … упражнения в одном [лишь] деле Божием и внимания [единственно к нему]… И Василий Великий говорит: „Начало чистоты души — безмолвие“. И Иоанн Лествичник сказал: „Дело безмолвия — беспопечительность о благословных и непозволительных вещах, и молитва без лености, и, третье, — делание сердца неокрадываемое““. [11]

Монах, таким образом, должен избегать всех необязательных внешних разговоров и даже тех бесед, которые Лествичник причисляет к „необходимым вещам“. Нил говорит об этом: „то, что благообразно происходит и кажется спасительным для души — беседы, ведь и те должно вести в подобающее время и в меру, с духовными и благоговейными отцами и братиями. Ибо если [и] их вести будем без охранения [себя], то во второе, [непозволительное], непременно и невольно впадем“. [12] Возбуждение души происходит от „вещей, неугодных Богу“. Следовательно, для поддержания внешнего и внутреннего безмолвия нам нужно „пребывать в заповедях Его … и внутренним человеком с Богом соединяясь“. [13]

Развивая тему внутреннего безмолвия, что вырастает из одиночества, отказа от всех необязательных разговоров, контроля над возбуждающими помыслами и образами, Нил делает важное предостережение: не следует изгонять из души внутреннее безмолвие и исихию, отвращаясь от Бога, присутствующего в душе, ради того, чтобы посредством пения возносить молитвы Богу за пределами души.

Когда же, благодатью Божией, усладится молитва и начнет действовать в сердце, — повелевает особенно прилежать ей. „Если, — сказал он, — видишь, что молитва действует в твоем сердце и не прекращает совершаться, никогда не оставляй ее и не вставай петь, если по смотрению [Божию сама] не оставит тебя. Потому что, оставив Бога внутри, станешь призывать Его извне, от высокого к нижнему приклоняясь, чем и молитву рассеешь, и ум смутишь, [нарушив]

тишину его. Ибо безмолвие — по смыслу наименования его — в мире и тишине пребывание означает, ведь [и] Бог есть мир, смятения и вопля превысший … Мечтаний же зрительных и образов видений отнюдь не принимай никаких, да не будешь прельщен. Ведь парение мыслей бывает и [тогда], когда ум стоит в сердце и совершает молитву, ибо оно никому не подвластно, разве только совершенным в Духе Святом, достигшим непарительности о Христе Иисусе. [14]

В достижении исихии аскетика Нила следует традиции, основанной Евагрием и продолженной синайскими отцами и другими учителями палестинского монашества. По этой традиции, для достижения истинного созерцания разум должен начать с изгнания всех помыслов, будь они добрыми или дурными. [15] «подобает во время молитвы подвизаться удерживать ум глухим и немым, как сказал Нил Синайский [16] , и иметь сердце, говорит Исихий Иерусалимский [17] , безмолвствующим от всякого помысла, хотя бы тот и вполне благим представлялся … За бесстрастными помыслами страстные последуют, как опытом познано было, и вход первых причиной [для входа] вторых бывает. И поскольку сказано, что, благим помыслам последуя, лукавые входят в нас, то подобает понуждать себя молчать мыслью и в отношении помыслов, кажущихся правыми». [18] Таким образом, процесс очищения внутреннего сосуда и поклонения Богу в духе и истине является сложной борьбой. Следует немедля отбрасывать первое же побуждение к помыслу. «Ибо … сопротивляющийся первому, то есть прилогу помысла, разом отрезает все последующее». [19]

Тем, кто прошел начальный этап борьбы с бесполезными помыслами (особенно с дурными, привлекая на помощь им противоположные), тем, кто находится в «продвижении» и в состоянии просвещения, не обязательно читать псалмы. «Этим не требуется пение псалмов, но — молчание, непрестанная молитва и созерцание. Ведь они соединены с Богом и нет им нужды отторгать ум свой от Него и ввергать в смущение. Ибо прелюбодействует ум таковых, если отступает от памяти Божией и за худшие дела усердно берется». [20] Последнее наставление, несомненно, отсылает к словам Симеона Нового Богослова: «В глазах Бога, видящего сердца наши, такие люди (монахи, что посвятили себя Богу, но ищут людских похвал — Прим. авт.) подобны тем, которые совершают прелюбодеяние. Ибо тот, кто жаждет страстно, чтобы жизнь его, имя и дела его были на языке у людей, свершает прелюбодеяние в глазах Бога, как свершали его древние жители Иудеи, согласно Давиду». [21] Применение понятия прелюбодеяния к монаху, который занят мыслями не о Боге (хотя и не обязательно нечистыми), восходит к учению Евагрия о полной поглощенности монаха одним лишь Богом, или другими словами, непрерывной молитвой. [22] Эта же мысль развивается далее Лествичником в его концепции «изгнания из ума помыслов» [23] или же, ближе к новозаветной лексике, amerimnia. [24] И у Евагрия, и у Лествичника, у других синайских исихастов и у Нила Сорского нужда в «истреблении всех помыслов» рождается всегда из всевластности любви к одному лишь Богу. Это аскетическое стремление изгнать из ума любую мысль, что могла бы увести человеческие способности познания и любви в сторону от их единственного предмета, Бога, пожалуй, может рассматриваться как негативное, но нельзя упускать из вида, что оно является необходимой предпосылкой определенного позитивного стремления. Человек изгоняет все заботы ради одной великой заботы, ради поиска совершенства или же любви и служения лишь одному Богу. Чтобы понять до конца учение Нила Сорского о необходимости изгнания из ума всех помыслов и забот, что могли бы помешать разуму в непрерывной молитве и соединении с Богом, следует обратиться к его учителю, Лествичнику. При описании 27-ой ступени, Лествичник определяет одиночество или исихию как отсутствие забот. «Небольшой волос беспокоит глаз; и малая забота уничтожает безмолвие: потому что безмолвие есть отложение помышлений и отречение даже от благовидных забот». [25] Отец Ириней Осэрр замечательно переводит эту последнюю фразу: «La grande affaire pour les h'esychastes, c'est d'avoir a priori une parfaite indiff'erence pour toutes les choses humaines, si raisonnables qu'elles para^issent». [26] [Важнейшее дело для исихаста — обрести априорное и совершенное безразличие ко всем мирским вещам, сколь бы разумными они ни казались (Фр.)]

Для Нила, равно как для Лествичника и для всей Евагрианской традиции, устранение всех помыслов, в особенности, тревог и забот (будь то грешных или необходимых или даже оправданных и похвальных), является результатом определенной степени безразличия или отстраненности, которые возникают в сердце монаха по отношению ко всему тварному. По всей вероятности, сильное влияние на него оказала Вторая ступень Лествицы, трактующая об отстраненности.

Человек, который действительно любит Господа, который приложил большие усилия для поиска грядущего Царства, который обеспокоился своей греховностью, который полностью сознает вечные муки и суд, который живет в страхе перед смертью, не будет любить, интересоваться или беспокоится о деньгах, вещах, родителях, мирской славе, друзьях, братьях, или чем-то еще земном. Но, избавившись от всех связей с земными вещами и уничтожив в себе все заботы, ненавидя даже собственную плоть и отрезав себя от всего, он последует за Христом без беспокойства или колебания, всегда взирая горе и ожидая помощи оттуда… [27]