Русланиада
Шрифт:
Он ушёл незамеченным.
Солнце, мать родная наша…
Текст шёл по камню, оставшемуся от прежнего мира. Огромному, монументальному, бескомпромиссно прогибающему под собой землю. Если видел памятники прежде – забудь о них, потому что о камне они представлений не дадут. Лучше представить здание мавзолея, мемориал, мега торговый центр, гору… Но это совершенно точно был камень. Камень, который раньше лежал в своей невыносимой тяжести где-то ещё. Между крупными строчками стиха шёл аккуратный выдолбленный текст на другом языке. Мужчины понимали его.
Мир проклят.
С началом года к жизни
27 дев и 27 падших.
Примут девы падших – все станут жить.
Не примут – все сгинут с исходом лета.
Сроку миру – 15 000 лет.
Прямой без экивоков текст бил просто и сильно промеж глаз и оставлял ощущение пустоты под сердцем.
Будь проклята тварь, что прокляла вас…
Юность
Светлый бессмертный по имени Рюрик похмыкивал под нос нескладную песенку. В споро хозяйничающем в кухоньке два на три молодом человеке не было Юриковой юношеской мягкости, угрюмой замкнутости безымянного слуги, не было мудрой доброты принятого за зверя альтруиста, спасшего мир, над которым пятнадцать тысяч лет назад поглумилась какая-то могущественная сволочь.
Бессмертный, с не оставляющим сомнений чистейшим ореолом вокруг головы, видимым лишь избранными, ухитрялся сочетать самые разные характеры, не являясь доподлинно носителем ни одного из них и при этом не ощущал, что как бы то ни было пересекает барьер между правдой и ложью. Раз он не чувствовал, то вероятно барьер не был пересечён.
Молодой человек, который, разумеется, был совсем не человек, пользовался своей гибкостью, не задумываясь, не прибегая к чрезмерной хитрости и не стремясь ввести кого бы то ни было в заблуждение. Молодой человек, который, разумеется, вовсе не был молод, хотя и переродился шестнадцать с небольшим лет назад, вёл себя своеобразно для бессмертного.
О нём по сию пору было известно лишь одному существу, и у молодого человека не возникало сомнений, что существо сохранило информацию в тайне.
Несколько месяцев назад, несмотря на тот факт, что деньги к нему так и липли без каких-либо усилий, бессмертный поселился в маленькой квартирке в том районе города, где по ночам людей на улице больше, чем днём. Более чем скромное жилище располагалось под прохудившейся крышей единственной в квартале двенадцатиэтажки. Бессмертного тянуло к небу. Что до сырого потолка, то он мало его беспокоил. Молодой человек не работал, что наверняка если бы не поставило в ступор, то по крайней мере вызвало бы недоумение ему подобных, привыкших наращивать инвесторский потенциал через немудрённый и неизобретательный физический труд.
Мир невероятной дороговизны не манил светлого. Он бы предпочёл не иметь с ним дел и даже уехать из города, если бы не навязчивый зов, не позволяющий покинуть городскую черту без обещания скорейшего возвращения. С некоторых пор зов потерял такт и безапелляционно требовал начать сближение с источником.
Это светлому тоже не нравилось. Он предполагал, что его зовёт, куда, и кто встретит его там. Фактор «кто» играл не последнюю роль в упорном нежелании подчиняться нечеловечески стойкому призыву. Там была тьма. Очень много тьмы. Безнаказанно существующая тьма. Тьма вне закона. Тьма над законом.
Светлый имел твёрдое намерение держаться как можно дальше, как можно дольше.
Кто знает, что двигало шестнадцатилетним парнем, сбежавшим из приюта, но не разыскиваемым,
Он не был ни хмур и ни весел, и выйдя из подъезда, пахнущего хлоркой, картофельными очистками и газетным красителем, направился в строго противоположную зову сторону.
Игнорируя его, он всё же опасался пропустить мимо ушей срочный призыв о помощи, отчего сиюминутные промельки Юриковой беспечности напрочь исчезли из его открытого благородного лица.
Он шёл долго, ни на секунду не задумываясь о направлении, и никому из встреченных по утру прохожих так и не пришло в голову задаться вопросом о характерных пачках в полупрозрачном пакете.
Добравшись до тех мест, где горизонт терялся в полях, а не тесно столпившихся многоэтажках, он вдохнул прохладный воздух, сдобренный взвесью чего-то химического, но не супер-полимерного, а старомодно-горючего. Поля на поверку оказались не посевными, а взлётными. Бессмертный забрёл на аэродром.
Воздушные корабли стояли справа на надёжной почве.
Бессмертный если и раздумывал, на его лице это не отобразилось. Он развернулся и направился в город.
Примерно через три часа после утренней прогулки, он стал обладателем контрольного пакета акций, через шесть часов, несколько безрассудно крупных ставок и разговора с глазу на глаз, единоличным обладателем дышащей на ладан авиакомпании эконом-класса.
Экс-владельцы покинули собственный офис довольные сделкой. У бессмертного к концу дня не осталось на руках ни малейших средств. Он не торговался сознательно, предчувствуя, как обернётся дело, он даже опасался, что заплатил недопустимо мало.
Акции начали расти без какой-либо причины с самого утра. Бессмертный испытывал везение в казино, а оно уже работало вовсю без дополнительных стимуляций.
Покрыв доставшиеся в наследство долги, бессмертный взял заём, который был отработан в первый месяц грузоперевозок. Молодой человек смотрел на рабочих лошадок критически. Жизнь людей он бы им не доверил. В последующие месяцы бессмертный освоил профессию лётчика, и фонд самолётов был обновлён на четверть. Так, незаметно, бессмертный занял по большему счёту вакантный сектор авиаперевозок. Смертные, естественно, были не в счёт.
Прежде чем приняться за самое неприятное дело, он приобрёл квартиру, зарегистрировав её окольными путями. По сравнению с предыдущей она была велика и пуста, всё так же находясь под крышей.
Со стороны движения бессмертного в секторе внушительных финансов стороннему наблюдателю должны были представиться чем-то великим – ни больше, ни меньше рождение супер-олигарха, из тех что в курфюрсты из навоза. Но дело в том, что…
Это был Рюрик. Светлого бессмертного звали Рюрик. И ловко продуманные операции с наличными, перевозка грузов, казино, обновление авиатранспорта, договорённость с банком, сделка с бывшими владельцами… всё это, как и многое другое … здравомыслящему человеку казались далеко не тем, чем были в глазах упомянутого бессмертного, и вряд ли отвечали олигаршему видению действительности.