Руссак (фрагмент)

Граков Александр

Так что волей-неволей пришлось Вовчику в 1992 году, в сорокашестилетнем уже возрасте, вернуться

к старому, ставшему привычным "ремеслу" - бомжевать. Но вскоре выяснилось, что Ленинаканская

зима не предоставляет никаких льгот для такого вида индивидуальной трудовой деятельности. Эти-то неурядицы и привели, в конце концов, Светлова в армянский военкомат - в армии хоть поят, кормят, одевают и обувают. А война - подумаешь, русского бомжа такой хреновиной не запугать!

– Сейчас стреляют везде, и мирного населения гибнет больше, чем солдат!
– так охарактеризовал

свои тогдашние

размышления рязанский доброволец, наливая себе и Олегу очередную дозу настоящей русской водки, доставленной с далекой Родины.

Тогда же, весной 93-го, Вовчик познакомился еще с двумя руссаками-ленинаканцами - Петром Карпенко из Днепропетровска и Рашидом Хабибукллиным из Казани. Втроем они и попали в Карабах... Пообтерлись, привыкли, и при взятии осенью девяносто третьего года Физули даже "отличиться" успели, выполняя никому не понятный тогда приказ: после штурма сжечь все дома в поселке. Петро в тот день "пошел на рекорд"; от его руки пылали ясным огнем тридцать семь строений - хозяйственный хохол все, что не смог унести, с удовольствием предал огню. За Вовчиком сохранилось второе место - двадцать три жилища.

– А жгли-то зачем?
– перебил рязанца Грунский.
– Что, была угроза обратного штурма?

Вовчик замолчал, насупился. Затем неохотно ответил:

– А наше какое дело - была угроза или ее не было? Приказали - мы сделали, и все! Хотя Физули

до сих пор - наш!
– он повернулся к Олегу спиной, сосредоточенно растапливая почти потухшую во время исповеди "незабудку-буржуйку".

Однако рассказа своего не прервал - видимо, долгое время не было у него возможности излить душу

кому-нибудь из земляков "оттуда".

В октябре Вовчику не повезло: пошел с группой разведчиков на "талан"* к туркам, за бараниной и

хлебом, а на обратном пути нарвались всем скопом на пулеметную засаду. После того, как четыре пули ПК продырявили его тело по диагонали - от левого плеча до правого бедра, - армянские полевые лекари отправили его в тыл вместе струнами, а в списках батальона он прошел, как погибший при исполнении боевого задания... И только в Степанакерте, при "паковке" тел погибших в гробы, кто-то чудом углядел, что русский жив - чуть слышно застонал.

Пролечившись в Ереване, вернулся в Ленинакан. А здесь проблемы гражданской жизни не изменились нисколечко. И денег на отъезд в Россию нет: компенсации за ранение хватило лишь на два дня

нормального существования - хорошо поесть и выпить.

– И теперь вот сижу в казарме, сторожу ее и жду новой отправки на позиции. Здесь же, на постах, и Рашидка-джан, и Петро-хохол. С ними веселей!
– совсем невесело закончил свое повествование Вовчик. С окончанием рассказа совпало полное очищение казарменного стола от еды и спиртного.

– Ну, спасибо тебе большое, Айс, я так уже, наверное, пару лет не хавал! Сразу видно - наш, руссачок, приехал! И хлебец-то наш, русский. Ей-богу, он мне снился иногда!
– растроганно благодарил Олега Светлов.

Спать они улеглись где-то около пяти утра...

* Талон- кража, воровство

Глава 4

"МЕШОЧНАЯ ЛЮБОВЬ"

А в десять часов Грунский знакомился с заместителем батальона в тылу Чохчогленом, бывшим прокурором Ленинакана. Заодно тот постарался предсказать ближнее

будущее Олега в найденной им части: - Оформишь контракт добровольца на полгода, затем получишь форму. А до отправки живи вместе со Светловым здесь, в казарме. Будете помогать семьям погибших фидаинов в отгрузке угля и дров! А там, на позициях, если будешь вести себя правильно и воевать хорошо - может быть, получишь офицерские погоны. Ну, и все, что к ним прилагается!

Чохчоглен пошел было к дверям, затем остановился.
– Да, вот еще: спасибо, что приехал! Мы, армяне, всегда рады гостям! Наши дома - твои дома, мой хлеб - твой хлеб!

На деле же, по наблюдениям Олега, все оказалось намного прозаичнее: да, иногда руссаки действительно отгружали со склада женщинам в трауре понемногу угля и дров, но основная масса этих "стратегических" товаров уходила людям, которые приезжали со своим транспортом и погрузчиком и, никого не стесняясь, рассчитывались с кладовщиком Аро наличными.

Вовчик постоянно заигрывал с этим мордастым армянином: то сумку до ворот поможет доволочь, то

загрузить то-се в его "Москвич-комби". Олег терялся в догадках: за что принципиальный бомж так полюбил кладовщика?

Разгадка пришла однажды днем. По-быстрому загрузив в телегу с запряженным в нее ишаком полкуба сыроватых чурочек, Олег пошел искать Вовчика, чтобы покурить с ним да покалякать. А нашел его

вкупе с Аро за штабелем мешков с куркутом*. Вдвоем они о чем-то ожесточенно спорили с двумя молоденькими женщинами в черном. Видимо, Вовчик неплохо понимал и разговаривал по-армянски, помогал себе жестикуляцией, уговаривать, как видно, тоже умел - спор понемногу утих, и женщины принялись раздеваться, бросая одежду здесь же - на расстеленный по мешкам брезент. Олег кашлянул. Женщины, испуганно ойкнув, застыли каждая на своем месте. Аро быстро оглянулся и, увидев Айса, что-то сказал им, затем, повернувшись к Вовчику, закатил тому целую речь. Бомж заулыбался и поманил Олега.

* Курку т - перловка

– Иди сюда быстрей! Разговеться хочешь?

– Чего?
– не понял Олег.

– Трахаться, спрашиваю, будешь? Аро уступает тебе свою вдовушку!

– А... можно?
– Олег неуверенно подошел ближе - оголенные, аппетитно-тугие груди молодок притягивали к себе почище любого магнита.

– Да боже ж ты мой!
– расхохотался Вовчик.
– Что, она жена его, что ли? Мы бы тебя сразу взяли в компанию, да ты ходил, как хрен проглотивши! Эти вдовы давно уже изучили складскую таксу: хочешь получить побольше уголька или дровишек - задирай подол! И им хорошо - соскучились по мужской ласке, и нам приятно! Ну, как тебе бартер? Не ущемляет твоих представлений о чести и благородстве?
– съехидничал он.

– О какой чести и каком благородстве может идти речь в этом вертепе? психанул Олег.
– Лишь бы

им было хорошо, а о себе мы сами позаботимся!

Какую он мне выделяет?

– Ты в первый раз - тебе и выбирать!

Олег посмотрел на молодок, которые уже разделись до пояса сверху и стояли теперь на мешках в

длинных черных юбках: одна - потупившись, а вторая - глядя на него и улыбаясь загадочно. В полутьме складского помещения проблескивали белки ее огромных глаз, опушенных стрелами-ресницами.