Russian леди лучше всех на свете
Шрифт:
– Павел совершенно здоров – в отличие от тебя. И я не намекаю, а прямо говорю: ты больна золотой лихорадкой. Птицын рассказал, что ты заявила про свой «лимон» в сердце.
– Ха! – усмехнулась Капитолина. – А я-то подумала! Лялька, как ты меня напугала! Естественно, я сказала ему это для того, чтобы он не путался под ногами. Или ты хочешь взять его третьим лишним? Нам все-таки следить за Бессоновым, выяснять, кто забыл деньги: его жена или любовница.
– Любовницы такими не бывают, – с сомнением в голосе опровергла Оля. – Но ты права, пока не
– А я о чем? Нет, правда, когда я вижу кучу денег, что-то вроде лихорадки у меня возникает. Но я сразу беру себя в руки. Хочешь, я тебе отдам эти сотни? – Капитолина достала деньги и протянула подруге.
– Не нужно, – сказала та, отвернувшись к газетам. – Оставь себе в качестве вознаграждения.
– Почему себе? Мы же собиралась пойти на распродажу.
– Никуда мы не пойдем, – возразила Оля и кивнула на газеты. – Будем искать завуалированное объявление типа «Кто нашел миллион, просьба вернуть по такому-то адресу».
– Какой же дурак, нашедший миллион, его вернет? – хмыкнула Капитолина.
– Мы вернем, – решительно сказала Оля Пирогова.
– Да, – согласилась с ней подруга, – мы дуры, мы вернем.
Стремление подруги к справедливости всегда оберегало Капитолину от сомнительных поступков. Но она не считала желание присвоить чужие деньги сомнительным. Наоборот, Капитолина свято верила, что ее поймут и не осудят все те, кто миллиона еще не находил, но не теряет на это надежды, то есть все остальное человечество. А раз за нее все человечество, значит, она совершает правое дело. Жалко, конечно, подругу, видимо, врожденное чувство справедливости сказалось на ней не лучшим образом. Заболела не она, Капитолина Семенова, а Оля Пирогова. И с ней следует вести себя осторожно, как с душевнобольной. Вот только Капитолина где-то слышала, что дурак, признавший себя дураком, якобы таким не является.
– Да! – повторила она для чистоты эксперимента. – Мы дуры!
– Нет! – горячо возразила подруга. – Мы не дуры, мы честные люди!
Все верно! Лялька серьезно больна!
– Хорошо-хорошо, – согласилась Капитолина, слышавшая и про то, что с душевнобольными нужно вести себя очень мягко и стараться их не раздражать. – Мы честные дуры!
И подруги склонились над объявлениями.
Старая раздолбанная «шестерка» шелестела шинами по московским дворам. В ней сидели три асоциальных элемента и перебрасывались непонятными фразами.
– Похожа?
– Нет.
– А эта?
– Только в профиль. Стой! Стой! Ржавый белый «москвич»!
– Ты же говорил, что у нее «шестерка»?!
На листке календаря, обозначавшем прискорбную дату провала операции под названием «Эксцентрик», значились тридцать три адреса, с неимоверным трудом выуженные из базы ГИБДД. Один из адресов находился поблизости, и сидевшие в машине бандиты присматривались к шнырявшим прохожим. Их интересовали худые блондинки с огромными глазами, возможно сидевшие за рулем автомобиля отечественного производства.
– Похожа!
– Мужчина! – обрадовалась его внезапному появлению худосочная блондинка с выпирающими вместо груди ключицами. – Вы не ушиблись?
– Мама дорогая, – прошептал Слон, поднимая на нее глаза. – Обалдеть!
– Давайте я вам помогу! – кинулась к нему блондинка.
– Давайте, – согласился Слон и придурковато улыбнулся.
– Идиот! – крикнул вслед шеф.
– Пакетик! – радостно сообщил Бегемот, оставшийся сидеть рядом с шефом на переднем сиденье.
– Какой пакетик? – Верблюд недоуменно пригляделся к тощей девице. – У нее сумка!
– Не у нее, – толкнул шефа в бок Бегемот. – У того типа!
Объяснять нормально Мотя по кличке Бегемот не мог. Когда его захлестывали эмоции, он выражался односложно и резко. Иногда выражался нецензурно. Шеф поглядел на воодушевленного товарища и проследил за его взглядом. Бегемот смотрел на ближайшую помойку, в одном из контейнеров которой рылся нищий. Ничего особенного в этом не было, такие люди рылись буквально на каждом шагу, но не у каждого из них в руках оказывался битком набитый пакет с деньгами.
– «Санта-Лючия» – суперлечебница для неврастеников», – прочитал на пакете шеф и покрылся красными пятнами. – Наш пакет! Я его лично приобрел в барнаульском поезде!
– Наш пакет для неврастеников, – поддакнул Бегемот и хищно улыбнулся.
– Что он с ним делает?! – возмущенно воскликнул шеф, глядя на то, как нищий достает из контейнера поношенные женские панталоны и с любовью засовывает в пакет.
– Пополняет добром, – охотно пояснил шефу Бегемот.
– Маскирует деньги, что ли? – предположил тот.
– Маскирует, – согласился с ним Бегемот. – Будем брать? Или дождемся Слона с девицей?
Они посмотрели на мило ворковавшую парочку и скривились.
– Никитос! – позвал Слона шеф и толкнул Бегемота к дверце. – Наш дедушка нашелся!
– Будем брать! – повторил Бегемот и выскочил из автомобиля.
На глазах ничего не понимавшей девицы двое парней поймали бывшего артиста Суконкина и усадили в свой автомобиль. Суконкин, откопавший в куче мусора ценные вещи, кричал и сопротивлялся.
– Дедушка наш, – пожал здоровенными плечами Слон, обращаясь к блондинке. – Он того самого, не стоит обращать внимания. Так я позвоню-ю-ю-ю?!
Последнюю фразу ему пришлось выкрикнуть в окно: шеф рванул с места, газанув на всю катушку.
– Позвоните, Никита Сергеевич! – закричала ему вслед блондинка и пробежала за автомобилем весь квартал.
Прижатому на заднем сиденье двумя бугаями Суконкину пришлось выслушать целую лекцию о вредности любви и перечень болезней, которые от нее случаются. Бомж пытался вставить свое веское слово из монолога Ромео и Джульетты, но его никто не стал слушать. Оскорбленный Суконкин замкнулся в себе и решил ответить этим отсталым от искусства людям полным молчанием.