Русская Доктрина

Кучеренко Владимир Александрович

3). При этом есть еще одно дополнительное условие – Россия не обладает сегодня необходимыми материальными и человеческими ресурсами для того, чтобы начать полноценную социокультурную переработку массовых потоков мигрантов, обладающих сильно отличающимся набором идентичностей и пытающихся осуществить свою миграцию как структурную. Попросту говоря, на абсорбцию китайцев, турок или африканцев у России нет ни денег, ни людей.

Из перечисленных трех факторов складывается вполне определенный типичный образ “нужного” мигранта – это человек, готовый работать в России и поддерживать ее структуры идентичности, и это человек, обладающий значительной частью российского базового набора ценностей, а стало быть, не требующий слишком высоких затрат на его социокультурную переработку. Данный образ вполне узнаваем – это носитель культурного

менталитета СССР, хорошо владеющий русским языком, имеющий опыт городской жизни, желательно представитель христианской культуры, желательно славянин, предпочтительно вообще великоросс .

Отсюда ясна заинтересованность прежде всего в организации русской “алии”, то есть в приоритетном предоставлении возможностей для миграции в Россию русских, проживающих в странах “ближнего зарубежья”. Существует точка зрения, что русские на постсоветском пространстве являются залогом сохранения стратегических позиций России, “агентами” будущей реинтеграции. Однако в нынешней ситуации необходимо скорее сосредоточение человеческих ресурсов там, где они могут работать наиболее продуктивно, то есть на территории принадлежащего русским “титульного” государства.

Поэтому в нашем понимании доктрина “русских – в Россию” не связана с “антиимперской” позицией, а вырастает из идеи национального усиления .

С точки зрения поддержания миграции русских в Россию представляется проблематичным совсем другой аспект: большинство из людей, которых Россия получит “назад”, – это более-менее квалифицированные специалисты среднего звена, неквалифицированных рабочих и служащих будет среди них не так много. Между тем в развитых странах, к числу которых, несмотря ни на что, относится Россия, без кадровой подпитки остаются прежде всего низовые структуры – некому становится подметать улицы, стоять у прилавка и возить цемент на стройках… Как раз замещения этих позиций русская “алия” обеспечить не может. Русские в “своем” государстве, которое само же поощряет их переезд, будут, разумеется, ожидать “достойных” рабочих мест и устраиваться на “недостойные” попросту откажутся, еще и по той причине, что иной вариант поведения не слишком вяжется с трудовой этикой русского-советского человека, основанной на стремлении к “интересной работе”.

Непопулярные и низкооплачиваемые рабочие места заполняют мигранты других национальностей бывшего СССР. Именно они работают за гроши на стройках, постепенно начинают заполнять сферу бытового обслуживания и т.д. При этом, в общем и целом, они не вызывают раздражения у граждан России, поскольку не вступают в трудовую конкуренцию с местным населением. Однако данная категория мигрантов более склонна к антисоциальному поведению, вплоть до формирования мигрантских преступных сообществ.

В подобном положении мигрантов есть определенная объективная несправедливость. Эти люди родились, выросли и жили в стране, которая называлась СССР, столицей которой была Москва. Большинство этих людей отнюдь не претендовали на то, чтобы жить в какой-то другой стране, а когда ее границы передвинулись на север, они постарались передвинуться вместе с ними и оказались… нежелательным в глазах общества элементом. В этом смысле реальность советской идентичности и советского гражданства является достаточно важным основанием для проведения более “либеральной” миграционной политики по отношению к странам “ближнего зарубежья”.

Российское законодательство должно предусматривать принципы квотирования въезда иммигрантов из определенных стран. Для тех, кто легко адаптируется к условиям России и органично вписывается в ее идентичность, – прежде всего для наших зарубежных соотечественников, жителей Украины, Казахстана и, конечно, Белоруссии – иммиграционные барьеры должны быть минимальными.

Российское законодательство должно предусматривать принципы квотирования въезда иммигрантов из определенных стран. Для тех, кто легко адаптируется к условиям России и органично вписывается в ее идентичность, иммиграционные барьеры должны быть минимальными. В сфере внутренней миграции нам необходимо создавать стимулы для освоения слабозаселенных территорий, прежде всего Сибири и Дальнего Востока

Необходимо укрепить миграционное законодательство нормами, облегчающими для зарубежных соотечественников переселение в Россию, ввести в законодательство преимущества переселившихся в Россию соотечественников при получении гражданства, а также льготы и

ссуды, связанные с обустройством на новом месте.

В сфере внутренней миграции нам необходимо создавать не только стимулы к сохранению традиционных мест поселения на всей территории страны, но и для освоения слабозаселенных территорий, прежде всего Сибири и Дальнего Востока.

5. Контуры новой иммиграционной политики: славяне и неславяне

Наша иммиграционная политика должна открывать перед мигрантами славянского происхождения близкую перспективу вживания в российскую среду вплоть до получения гражданства. Многие миллионы трудоспособных этнических русских, проживающих в странах СНГ, готовы переехать в Россию, если здесь им будут созданы нормальные условия для жизни и труда. 20–25 млн русских в странах СНГ – это демографический запас, который должен быть использован Россией для преодоления жесточайшего демографического кризиса. 5–8 млн иммигрантов, говорящих по-русски, воспитанных в рамках нашей культуры, на ближайшие годы решат проблемы воспроизводства населения и дефицита трудовых ресурсов.

Мы должны отказаться от “необольшевистской” практики российских властей 1990-х годов, всячески раздувавших различия между “россиянами” (русскими по большевистской терминологии), украинцами и белорусами. В 1920-е годы ленинская гвардия применила это разделение для того, чтобы доказать факт угнетения национальных меньшинств в Российской империи великорусским большинством. В 1990-е прозападная номенклатура “демократов” вбивала психологические клинья между ветвями одного народа для оправдания расчленения СССР. Нам не следует зеркально повторять практику режима украинских националистов в Киеве. Если там выступают с проповедью оголтелого разделения великороссов и украинцев, то мы должны противопоставить ей мощный глас в защиту нашего единства. Это обеспечит России не только армию приверженцев на Украине, но и переломит нынешнюю “разделительную психологию” в России (ибо среди молодежи уже растет ненависть к украинцам), создаст благоприятную моральную атмосферу для иммиграции в Россию союзнически и прорусски настроенных малороссов. Особенно из восточных и южных областей бывшей УССР. Въезд в Россию малороссов намного предпочтительнее азербайджанской или таджикской “колонизаций”.

Необходимо принятие закона “О разделенном народе”, честно признающего суровые последствия расчленения СССР для восточных славян. В этом же законе следует прописать принципы, структуры и механизмы новой миграционной политики. Здесь следует обозначить работу государства с русской диаспорой и приоритетные регионы для заселения новоприбывшими ²³.

Необходимо привлекать и мигрантов-неславян. Однако в России не должно быть замкнутых, фактически экстерриториальных общин и анклавов (как, например, во Франции или Бельгии), не признающих над собой власти местных законов и традиций. Такие мигранты лишь некоторое время “варятся в собственном соку”, а затем, как это имеет место в тех же Франции и Бельгии, предъявляют коренному населению и государству политические претензии. Необходимо создать своего рода государственную систему политической, культурной, образовательной адаптации неславянских мигрантов из стран Средней и Юго-Восточной Азии (Узбекистан, Таджикистан, Китай, Вьетнам).

Однако делать это нужно по “принципу мембраны” – допускать в Россию лишь тех, кто лоялен русским и способен вписаться в наше общество.

При формировании новейшей русской идентичности, в которой находится место и для неславян, самой по себе “советской идентичности” недостаточно. Советская идентичность обеспечивалась целым рядом структур, символов и бытовых подробностей – от паспорта и милиции, через армию и партсобрания и кончая Пугачевой и салатом “Оливье” на Новый год. Вырванный из этих скреп отдельный человек обладает “советской идентичностью” только в очень относительном смысле слова, в смысле “общей памяти”. Причем, будучи “городской цивилизацией”, советская цивилизация “перерабатывала” прежде всего горожан, затронув жителей деревень, аулов и кишлаков в гораздо меньшей степени (последние – это часто “дикие”, даже для своих соплеменников, люди). Соответственно, выбор “фильтров” при осуществлении миграционной политики должен быть основан не только на формальном наличии у новых мигрантов общей идентичности с гражданами России, но и на фактическом обладании таковой.