Русская фантастика 2005
Шрифт:
— Ты куришь, — отметил он очевидное, но прежде не виданное.
— А у вас дождь, наверняка все залило, но ты не куришь, — согласилась девушка, затягиваясь в последний раз и бросая окурок в ближайшую лужу. — Вывод: мои обстоятельства сложнее.
Он поглядел Нине в глаза и понял, что игры в прикладную психологию кончились. Совсем. На миг Максим пожалел, что пришел. Но раз пришел…
— Помочь могу?
Беспомощный по форме и по содержанию вопрос подразумевал любой ответ. От просьбы ссудить двадцатью рублями до предложения
— Можешь. Соверши чудо.
Странно, но Максим словно этого и ожидал. Влажная ладонь скользнула в карман штормовки.
— Единственная стящая вещь у меня, кроме зачетки. Но зачетка чудес не творит. Эта — может.
Сорвавшаяся с жестяного карниза капля умыла сердолик.
— Заходи в дом, я чай заварила. — Нина осторожно взяла в руки бусину, на миг задумалась. — На ней ведь кровь, правда? Твоя?
— Эта девушка из кургана должна тебя полюбить.
— Должна была бы, — уточнил въедливый Максим. — А главное — за что?
В жестяных кружках дымился чай, штормовка сохла у горящей электроплитки. За окном шумел ливень, переходящий в потоп.
— Скифы верили в вечную жизнь. Поэтому не «бы», — невесело улыбнулась Нина. — А за что… Ты ведь ей эту вечную жизнь подарил заново, разве не так? Навел порядок в царстве мертвых?
Сердоликовая бусина лежала тут же, на столе, рядом с пачкой рафинада. Максим кивнул.
— Именно. Могу пересказать соответствующую главу из монографии Абаева. И ведь что интересно, Нина? За эти дни мы обсудили с тобой не только все обязательные для интелей…
— Прости? — Кружка в руке девушки дрогнула. — Ах да, опять Стругацкие!
— И опять «именно». Все обязательные для интелей темы, даже перешли на дополнительную программу. Это с одной стороны. С другой же… Я, как предатель на допросе, выложил о себе все, включая сагу о дедушке, Максиме Ивановиче, который умудрился именно в этих местах сложить свою комсомольскую голову в самый разгар коллективизации. И ты слушала, как будто тебе интересно.
Кружка в ее руках вновь дрогнула. Кипяток плеснул на пачку с сахаром.
— Мне было интересно, Максим. Если не веришь, то… поверь. Могу продолжить. Я о себе ничего не рассказывала, а ты, как истинный… интель не спрашивал. А теперь тонко намекаешь, что мои неприятности где-то там.
Максим поглядел в залитое белой водой стекло. Темнеет. Если будет лить всю ночь, прощай, Большой Курган!
— Разве что очень тонко, Нина.
Девушка поставила кружку на стол, вытерла мокрое запястье носовым платком, закусила губу.
— Тебе нужно было уйти сразу, пока еще было видно. У тебя и так хватает проблем с твоим курганом.
— То, что я не русская, ты уже, понял.
Максим пожал плечами. Сам он, будучи насмерть обруселым украинцем, все-таки не видел в том особой беды. Более того, казацкие гены порою нашептывали ему, что русским быть совсем
Теперь они сидели на кровати — панцирной, с никелированными шариками по углам. Нина — возле пододвинутой к стене подушки, он — на противоположном конце. Между ними лежал полуразобранный рюкзак.
— Я не только не русская… Остальное домысли себе сам. Извини, не могу.
На этот раз Максим моргнул — не хуже Сергей Сергеевича. Почему-то подумалось о чилийских эмигрантах. Нет, не похожа.
— Домысливать не хочу. Извини — взаимно.
Девушка провела рукой по лицу. Затем в ее ладони оказалась знакомая бусина.
— Хорошо! Домыслю сама. Представь, что я — та самая скифская девушка, которую ты похоронил. Но ты совершил ошибку, кровь нельзя было смешивать с вином. Вместо погребального ты провел совсем иной обряд. Так?
О черепе Максим рассказал ей сам. И сразу понял — зря. Теперь же понял это вторично.
— Ты вызвал ее, заставил вновь вдохнуть воздух, выпить воды, поговорить с живыми людьми. Но твоей крови хватит ненадолго. Ей… Мне скоро придется уйти — вернуться под землю, в темноту, в Ничто. Новая кровь не поможет, требуется другое чудо. Скажем… — Нина перекатила бусину по ладони, осторожно коснулась пальцем. — Скажем, сердолик должен засветиться.
— Это будет причиной или следствием?
Максим очень постарался, чтобы вопрос звучал в меру иронично. Но очень в меру.
— Еще не знаю.
За окном лил дождь, красным огнем горела спираль электроплитки, дымился окурок в пустой банке из-под сайры. Штормовка еще не высохла, и Максим, сам промокший, изрядно продрог. Из открытого рюкзака на него смотрел вязаный свитер, но претендовать на такую роскошь закоренелый интель не решился. Нине же было не до штормовки — и не до свитера тоже.
— Теперь я поняла, кто из нас старше, — внезапно заметила девушка. — Это не упрек, хвалиться тут нечем. Я тоже мечтала бы играть в раскопки курганов. Очень сильно…
В эту минуту Максиму срочно захотелось повзрослеть. Курган для этого не годился. Он поглядел на бусину в ее ладони.
— Ты… Ты выйдешь за ме…
Сердолик исчез. Ладонь Нины дотянулась до его губ. Надавила.
— Дождь, кажется, кончается… Ты очень хороший мальчик, Максим.
Мертвый царь увидел солнце через два дня.
Боги устали. Слишком древние, слишком утонувшие в толще памяти, своей и чужой, они сделали, что сумели. Не помогло. Осквернители были молоды, с горячей кровью, острым холодным умом и ненасытной жаждой. Их не ждала вечность, под их кедами чавкала холодная грязь, в которую им всем предстояло очень скоро уйти. Поэтому они спешили насладиться мигом победы, счистить мокрую землю с золотой диадемы, с радостной усмешкой поднять к растерянному солнцу парадный царский меч, поглядеться в умерший лик серебряного эллинского зеркала.