Русская фантастика 2009

Олди Генри Лайон

Геркулес вздрагивает, невольно опускает глаза. И старик смеется:

— Ты опять неправильно меня понял! У Тартуса все осталось на месте. Только внутри будто сдвинулось что-то. Он перестал был Ухарем. Его уже не тянуло к приключениям, и кровь не вскипала при виде врагов и опасности. Он размяк. Его мысли были прикованы к той девушке, он хотел быть с ней рядом — а все остальное потеряло всякий смысл. Великая сила влекла его к ней. Необоримая первобытная сила, что всегда находилась внутри его, но спала до поры до времени. Эта сила есть в каждом — в

тебе тоже. И она может проснуться, когда ты войдешь в заведение мамаши Ти.

— Он вернулся к ней? — спрашивает Геркулес и отбрасывает ненужный камень.

— Конечно, вернулся. Космические миры и бездны, межзвездные путешествия и приключения он променял на прозябание в захудалом мирке — рядом с ней.

— Я слышал похожие истории, — говорит Геркулес. — Одна была про сержанта Жака со «Святой Февелины», другая — про Фила Бешеного Буйвола. Многих эти байки пугают. Но не меня. Нет такой силы, что могла бы отбить у меня тягу к приключениям. Нет ничего, что отвратило бы меня от вольной жизни.

Сказав так, Геркулес проходит мимо старика, сидящего посреди улицы на рассохшемся стуле.

— Ухарь тоже так думал, — шепчет старик и качает головой. — И Жак, и Фил. Я помню их… Помню, как они впервые шагали по этой улице… Помню скрип двери… И помню, какими возвращались они назад…

Геркулес не слышит его. Он уже видит большую алую розу, подсвеченную круглым фонарем. Он читает вывеску: «Тугой бутон розы».

Единственный бордель во всех известных мирах, где можно купить человеческую женщину.

Не механическую силиконовую подделку с электронной начинкой. Не виртуальную бездушную красотку, чей образ проецируется компьютером в мозг. Не зеленокожую, приторно пахнущую аборигенку с Зитана-6. Не бритого примата с дельты Драконис. Не раскрашенного транссексуала с планеты Развлечений. Не контрабандных оргазмий, искусственно выведенных в каком-то из миров Темного Пространства.

Нет.

Настоящую. Человеческую. Женщину.

Только здесь — в Фиштауне, единственном городе Грозовой Планеты.

Не на Земле, где случайно родившиеся девочки меняют пол, едва достигнув совершеннолетия, где процесс зачатия идет под микроскопом, а эмбрионы развиваются в инкубаторах Центров Воспроизводства. Не на Зеббе, где воинственные амазонки не допускают к себе мужчин, а совокупляются с полуразумными ящерами. Не на Укросе, где Культ Чистоты позволяет людям заниматься любовью лишь дважды в жизни — и сила внушения так велика, что человек, совокупившийся в третий раз, погибает мучительной смертью. Не на Отапи, где вот уже несколько сот лет детей штампуют клонировочные машины, а отказавшиеся рожать женщины давно превратились в уродливых бесполых существ.

Только здесь…

Целую минуту Геркулес стоит перед зеркальной дверью заведения мамаши Ти. Он видит свое отражение, он чувствует, как бешено колотится сердце, — и не понимает отчего. Ему немного страшно — и он ругает себя за необъяснимую слабость.

Затаивший дыхание старик, не оборачиваясь, напряженно ждет, скрипнет ли дверь.

Руки его замерли на холодной стали карабина.

Мамаша Ти, рыхлая и колченогая, смотрит сквозь стеклянную дверь на могучего молодого красавчика и радушно улыбается ему, хотя знает, что он не может ее видеть. Потом она переводит взгляд на своего мужа, сидящего посреди улицы на старом стуле.

— Опять Тартус отгоняет моих клиентов, — шепчет она сердито, но во взгляде ее нет ни зла, ни недовольства, лишь понимание и уважение.

Шуршат юбки: кто-то из девушек спускается по лестнице. Мамаша Ти оборачивается, кивает двадцатилетней Лауре, жестом велит встать рядом.

А потом скрипит входная дверь.

Владимир Березин

БЕЛАЯ КУРОПАТКА

Утром в поселке появилось чудо. По хрусткому снегу в стойбище приехал домик на лыжах. Позади домика был радужный круг — такой красивый, что погонщик Федор сразу захотел его коснуться.

Но на него крикнули и, оттого что это было не слышно в треске двигателя, больно ударили в плечо.

— Без руки останешься, чудак, — склонилось над ним плоское стоптанное лицо. Таких лиц Федор никогда не видел раньше — оно было круглое и желтое, как блин.

Сам Федор в начале своей жизни звался вовсе не Федором, имя его было иным, куда более красивым и простым, но монахи из пустынной обители дали ему именно такое и брызгали в лицо водой, точь-в-точь как брызжут оленьей кровью в лицо ребенка. Он с любопытством смотрел на пришельцев, для которых такие диковинные имена привычны.

В поселок приехали четверо в кожаных пальто, и теперь эти четыре кожаных пальто висели на стене казенного дома, будто в строю. Оперуполномоченный Фетин пил разбавленный спирт в правлении колхоза, и его товарищи тоже пили спирт, оленье мясо дымилось в железных мисках на столе. Разговоры были суровы и тихи.

Федор слышал, как они говорили о местных колдунах, которых свели со свету. И колдуны оказались бессильными против выписанных специальным приказом красных китайцев. Из них и был человек со стоптанным лицом, которого Федор увидел первым. Колдуны пропали, потому что их сила действует только на тех, кто в них чуть-чуть верит, — а какая вера у красных китайцев? Не верят они ни в Белую Куропатку, ни в Двухголового Оленя.

Четверо чужаков сидели в правлении всю ночь, ели и пили, а затем спали беспокойным казенным сном. Наутро они стали искать дорогу к монастырю. И вот они выбрали Федора, чтобы найти эту дорогу. Федор не раз гонял упряжку оленей к обители, отвозя туда припасы, — и сам вызвался указать место.

Скрючившись, он полез в домик на лыжном ходу, что дрожал, как олень перед бегом, и потом дивился пролетающей за мутным окошком тундре — такой он ее не видел.

Повозка с винтом остановилась в холмах, отчего-то не доехав до монашеских домиков. Люди в кожаных пальто стояли посереди долины — прямо перед ними, внизу, в получасе ходьбы, расположилась обитель.