Русская фантастика 2009
Шрифт:
— Да что ж они, звери? Протезы-то за что отняли?
— Работа такая. А протезы вернут, зачем они им?
— И куда вы теперь?
— Не знаю. Пристроюсь где-нибудь через общество инвалидов.
Они еще долго говорили о всяких незначащих вещах, потом Лидии Андреевне принесли выписку, и она уехала, оставив Игнату на прощание большое яблоко.
Вечером приехал следователь, а вместе с ним руководитель центра профессор Гущин. Опечатанное помещение открыли, Игнат на своей коляске въехал туда сразу за Гущиным. Хмурый следователь вручил
— Вам извиниться передо мной не хочется? — спросил Игнат.
— Если честно, то совершенно не хочется. Не знаю, как вы добились, что единственный неоспоримый свидетель… да какой свидетель — пострадавший! — забрал назад свое заявление и теперь отказывается от собственных показаний. Но вы-то знаете, что преступление имело место! И будьте уверены, рано или поздно я вас поймаю!
— Понятно. Пэрэат мундус, фиат юстициа.
— Что?
— Это по-латыни. Я думал, латыни учат не только медиков, но и юристов. Фраза по вашей части: «Погибни мир, но свершись правосудие». Так вот, я не юрист, я врач. На юстицию мне плевать, а миру погибнуть не дам. Работа у меня такая — людей спасать.
Они расстались недовольные друг другом.
Гущин нервно ходил по лаборатории, бесцельно щелкая тумблерами обесточенных приборов.
— Вот какие дела, Игнат Кузьмич. Пронесло нас, можно сказать, по самой кромочке. Придется хотя бы на некоторое время несанкционированные корректировки оставить. Я все понимаю, и что такие люди всего опаснее для окружающих, и случаи их — самые интересные, но видите, что творится. Пересажают нас всех, кому от этого хорошо будет?
— А вы знаете что сделайте? — предложил Игнат. — Издайте приказ, запрещающий сотрудникам нарушать закон о неприкосновенности личной жизни. И если что, и вы, и весь центр окажетесь ни при чем.
— Вы думаете, у меня такого приказа не издано? Я его еще год назад подписал. У меня за вас душа болит. Посадят в тюрьму, что тогда?
— А тогда ничего. — Игнат придвинул протезы и начал прилаживать их к культяпкам ног. — Я и без того всю жизнь в ткэрьме, в одиночной камере. Санкционированные исследования как прогулка по тюремному двору, а там — настоящее. Ну, вроде как сбежал я из своей одиночки. А что закон нарушен, так побег из тюрьмы всегда противозаконен. Так что не переживайте за меня.
— Легко сказать… меня же совесть заест, самому после такого психокорректировка потребуется. Впрочем, об этом мы потом побеседуем, а сейчас идите домой, отдыхайте после нервотрепки…
— Погодите! — возмутился Игнат. — У меня вчера был выходной, вот я и провалялся весь день на койке, на неделю вперед выспался. А сегодня у меня дежурство.
Он мог бы сказать, что ему нечего делать в замусоренной холостяцкой берлоге, которая называется его квартирой, куда не заглядывает солнце и где никогда не пахнет картофельным супом, но Гущин все понял и без объяснений.
— Хорошо, — сказал он, — оставайтесь. Но случай вам сегодня достанется
Подвал или катакомбы, серая мгла, под ногами хрусткая пыль, с низкого потолка свисают лохмотья паутины. Очень много паутины, по всему видать, пациент страдает арахнофобией. Случай простой, достаточно показать пациенту, что жуткий паук уязвим, с ним можно биться и в конце концов расправиться, и кошмары больше не вернутся. Хотя паук может — и даже должен! — быть ядовит. Так что чепчиками его не закидаешь и шапки в воздух бросать рано.
— Меня подожди!
Игнат обернулся и увидал Лиду. Девочка подбежала и остановилась рядом с Игнатом, отдыхиваясь и часто шмыгая носом. В руке была знакомая деревянная сабля.
— Думал, я тебя не найду, да?
— Зачем ты здесь? Тут опасно. Я сейчас на работе, а потом приду к тебе.
— Я с тобой, — твердо заявила Лида. Она оглядела темный подвал и добавила: — Ничего себе работа у тебя! Тут знаешь сколько мыть нужно, пока чисто станет? Вот погоди, я ведро принесу и половую тряпку. Думаешь, я пол мыть не умею? А паутину веником обмету.
— Тихо! — шикнул Игнат, вскинув самострел.
Прямо перед ними стена взбугрилась воспаленным фурункулом, и оттуда полез огромный, Игнату по плечо, паук. Тварь замерла, выбирая добычу, и, как обычно, мгновение безудержного страха растянулось, заливая душу липким холодом. Немногие бойцы способны противостоять первобытному ужасу. И если хоть тень сомнения окажется в душе, победа будет за монстром.
Игнат навел самострел, но прежде, чем серебряная игла сорвалась в полет, между охотником и зверем возникла Лида.
— Не тронь Шурку! — крикнула она и ткнула деревянной саблей, распоров паучье брюхо.
Антон Орлов
МЕДСЕСТРА
Когда зыбкий вальс мельтешащих ветвей, хоровое гудение моторов, свист не по-зимнему теплого ветра, блуждающие по окраинам предметного мира стихотворные строки, привкус, оставшийся во рту после наркотических грибочков, да еще свисающие с заснеженных деревьев лианы, похожие на мерзлые веревки, спутались в сплошную какофонию, грозящую разорвать сознание на куски, Стефана сняли с рейса и сдали в больницу на острове Мархен. Караванный врач умыл руки: Трансматериковой компании не нужны лишние трупы и лишние проблемы.
Стефан пытался протестовать, хотел объяснить им, что на Мархене его ждет погибель. Прямо пойдешь — будешь жить-поживать, налево пойдешь — свою погибель найдешь. Прямо по курсу Кордея, до нее три дня пути, а слева — захудалый островок с населением в десять-пятнадцать тысяч душ, и капитан каравана, посовещавшись с врачом, решил избавиться от занемогшего пассажира. Мол через неделю мимо пройдет, в соответствии с графиком, следующий караван с Сансельбы, и тогда его заберут, если к тому времени он оклемается.