Русская гейша. Во имя мести

Лазорева Ольга

Дверь резко распахнулась. Штырь втолкнул Галину, одетую в короткую ночную шелковую рубашку. Он содрал с нее через голову эту рубашку, затем бросил на пол прежнюю одежду. Галина, оставшись голой, быстро наклонилась, подняла с пола майку и натянула ее на себя. Штырь ловко пристегнул цепь.

– Плохо работаешь, старая сука, – сказал он. – Клиент остался недоволен.

Он легко ударил ее дубинкой по ягодицам. Галина остановилась и молча глянула на него с плохо скрываемым выражением презрения.

– На пол! – взвизгнул он каким-то бабьим голосом.

Потом

повернулся ко мне.

– Твоя очередь, – осклабился он. – Пошли цыпочка. Твое тельце послаще будет!

Отстегнув наручники, Штырь вывел меня и потащил в конец коридора к видневшейся там закрытой двери. Толкнув ее ногой, он впихнул меня в комнату и тут же вышел.

Я замерла, глядя на двух голых мужчин, лежащих на большой кровати, застеленной мятой, серой от грязи простыней.

– О! Какой свежачок! – радостно воскликнул один.

– Иди, детонька, сюда, – засюсюкал второй.

Часа через три Штырь забрал меня, голую и полуживую от усталости, и притащил в нашу комнатку. Я упала на пол. Он пристегнул наручники и бросил мое платье. Я почувствовала, как Галина прикрывает меня, и потеряла сознание. Очнулась глубокой ночью от звука открываемой двери. Сквозь прищуренные ресницы увидела, как Штырь втащил полубесчувственную Лизу и швырнул ее на пол. И я вновь отключилась. Второй раз очнулась на рассвете и вновь оттого, что дверь открылась. Я не стала смотреть, а наоборот зажмурилась и сделала вид, что сплю. И вдруг почувствовала запах ванильного табака.

– Отстегнуть? – тихо спросил Штырь.

– Зачем? Я тут развлекусь. И на цепи даже интереснее, – засмеялся вошедший.

– Развлекайся, – хихикнул Штырь. – И можешь сразу с тремя.

Дверь закрылась, я в ужасе поползла в угол.

– Узнала, сучка? – злобно зашептал он.

И тут же упал на меня, задирая платье на голову. Я вновь потеряла сознание.

Через два дня, события которых моя память милостиво стерла, я сидела, привалившись к стене, и смотрела безучастно в окно. Судя по освещению, был ясный солнечный день. И вдруг я увидела, что кто-то осторожно раздвигает ветки сирени. Я приподнялась и замерла. Появилось любопытное лицо мальчишки лет десяти. Он прилип к грязному стеклу и явно пытался рассмотреть, что находится в комнате. Я осторожно, стараясь не греметь цепью, встала и приблизилась к окну. Мальчишка сразу отпрянул. Я слегка поцарапала стекло и подождала. И вот снова возникла его физиономия с широко распахнутыми глазами. Я подняла руку и показала на цепь, пристегнутую к наручникам. Мальчишка округлил глаза и внимательно посмотрел на меня. Я постаралась поднять руку выше и вновь показала ему на цепь, скорчив умоляющую гримасу. В этот момент дверь распахнулась, и я резко повернулась, загородив спиной окно.

– Ты почему стоишь? – взвизгнул второй охранник, менявший Штыря. – Не положено!

Они работали, насколько я поняла, двое суток через двое. Я молча опустилась на пол, боясь смотреть в окно. Он забрал Галину и захлопнул дверь, погрозив мне дубинкой. Я осторожно приподнялась и увидела, что ветки сирени неподвижны.

Но мальчишка оказался сообразительным.

Возможно, он просто рассказал родителям об увиденном, и те сообщили, куда следует. На рассвете следующего дня мы услышали непривычный для нас шум в коридоре. Потом визг и одиночный выстрел. Охранник ворвался к нам с безумным видом, закрыл дверь на хлипкую задвижку и заорал:

– Вы, суки! Вы настучали!

Он достал трясущимися руками пистолет.

– Интересно, как это мы могли настучать, сидючи тут безвылазно? – ехидно спросила Галина.

Лучше бы она промолчала! Он выстрелил и попал ей в грудь. Она охнула, цепляясь рукой за вырез майки, потом медленно сползла на пол. С ужасом я увидела красное расплывающееся пятно на ее груди и серое лицо с неподвижно глядящими в потолок зрачками. Лиза заверещала, в дверь начали ломиться. Охранник заметался, вереща громче Лизы. Скоро дверь была высажена, и в комнату влетели трое сотрудников милиции.

После того, как с меня и Лизы сняли показания, нас отправили в психоневрологическую клинику. Следователь клятвенно заверил, что о пребывании в рабстве никто из наших родных и близких никогда не узнает. Я, совершенно в тот момент измученная и раздавленная психически, не стала указывать на Степана, понимая, что это грозит длительным расследованием, которое может ни к чему не привести, так как свидетелей у меня нет. А сама я вынести всю процедуру этого расследования была не в состоянии. Сказала, что шла по улице, меня схватили двое неизвестных и втолкнули в машину.

Я тогда хотела только одного – забыть все это раз и навсегда, как кошмарный сон. И очень быстро убедила свое подсознание, что это действительно был лишь сон. Врачи удивлялись такой быстрой реабилитации. Через две недели меня признали здоровой и выписали. Но с Лизой все было намного сложнее. Я пообещала, что не оставлю ее и буду навещать. Ее широко раскрытые глаза, полные слез, преследовали меня все время, пока я ехала на такси домой.

Следователь лично приехал попрощаться в день выписки. Он привез мою сумку с вещами и документами, которую нашли в том доме.

– А где мы все-таки находились? – поинтересовалась я.

– Зачем вам это знать, Таня? – грустно ответил он. – Вам лучше поскорее все забыть.

– А все-таки? – настаивала я.

Я действительно не знала, потому что туда приехала в машине Степана и сама закрывала от страха глаза, а обратно – в полубесчувственном состоянии в милицейском газике. Оказалось, что нас прятали в старом, заброшенном спортклубе, находящемся на краю лесопарка «Лосиный остров».

– А знаете, – в конце разговора добавил следователь, – такой вид бизнеса не так уж редок в столице. И это далеко не единичный случай. Вам еще повезло, что граждане проявили бдительность и заявили. Некоторых девушек вообще заграницу продают. А уж оттуда выбраться практически невозможно.

Я вздрогнула и закрыла глаза. А после паузы спросила:

– А еще одного охранника, Штырь его звали, поймали?

– Застрелен, – кратко ответил следователь. – Оказал сопротивление при аресте.