Русская идея. Бороться с мировым злом
Шрифт:
Что это как ни пророчество о настоящем? Будто газету читаешь, настолько написанное актуально сегодня!
«…лишь советы великого страшного духа могли бы хоть сколько-нибудь устроить в сносном порядке малосильных бунтовщиков, „недоделанные пробные существа, созданные в насмешку“. И <….> он видит, что надо идти по указанию умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению, и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми». [10]
Какое нелепое, рабское, инфантильное человечество рисует инквизитор в финале! И человеческое ли это общество? Что это за существа, обретшие
«Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого. Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке. Они будут дивиться и ужасаться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и так умны, что могли усмирить такое буйное тысячемиллионное стадо. Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху, светлой радости и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить. <….> И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей – всё судя по их послушанию – и они будут нам покоряться с весельем и радостью. Самые мучительные тайны их совести – всё, всё понесут они нам, и мы всё разрешим, и они поверят решению нашему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного». [11]
Изгнание Христа из жизни низводит человека, разрушает человеческую цивилизацию. Достоевский справедливо обвинил в этом католичество, исказившее христианское учение и ставшее причиной возникновения социализма и атеизма. Для Федора Михайловича, католицизм – это антихристианство.
Сознательно ли нет, Достоевский описал будущее, создающееся сегодня идейными наследниками великого инквизитора, служащими Духу лжи и смерти, теми, кто с христианством не имеет даже формальных связей, ибо сегодня не Ватикан задает мировые тренды.
Мы, живущие в XXI веке, можем своими глазами наблюдать становление мира, описанного Достоевским, мира тотальной несвободы. И уже не католичество стоит во главе этого, а нечто более темное и зловещее.
«И я ли скрою от тебя тайну нашу? Может быть, ты именно хочешь услышать ее из уст моих, слушай же: мы не с тобой (Христом), а с ним (Страшным Духом), вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с ним, уже восемь веков. Ровно восемь веков назад как мы взяли от него то, что ты с негодованием отверг, тот последний дар, который он предлагал тебе, показав тебе все царства земные: мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию». [12]
Это манифест служителей Духа смерти и разрушения, о котором говорил великий инквизитор, Духа, искушавшего Христа в пустыне. Охватывает трепет от осознания того, какие темные глубины открылись гению писателя!
В
осточный вопрос. Надежда и разочарование
В «Дневнике писателя», издававшемся с 1877 по 1880 год, Достоевский пишет о текущих политических событиях, излагает на бумаге свои мысли по философским и духовным вопросам. Дневник не является политическим обозрением, это именно заметки писателя. И здесь впервые, пожалуй, Достоевский связывает русскую идею с решением так называемого «Восточного вопроса».
Напомню, «Восточный вопрос» – условное, принятое в дипломатии и исторической литературе обозначение комплекса международных противоречий конца XVIII – начала XX веков, связанных с борьбой балканских народов за
Очевидно, что это термин имеет западное происхождение, поскольку для России Балканы – это запад или юго-запад, но никак не восток. Но термин прижился в русском языке, поэтому и мы будем пользоваться им.
Помимо идеи освобождения восточных славян от османского ига, зарождается идея панславизма – или объединения славянских народов. Панславизм иногда называли еще «Славянским вопросом».
И несмотря на то, что Османская империя ослабла настолько, что на нее смотрят как на государство, доживающее свой век, именуя ее не иначе как «больной человек Европы», славянские народы, находящиеся под властью осман, притесняются. Ответом на эти бесчинства становятся восстания в славянских областях на Балканах, которые турецкие войска подавляют с исключительной жестокостью. Газеты пишут о десятках тысяч убитых и нечеловеческих зверствах. Балканские события сильно повлияли на мировоззрение Достоевского и нашли свое отражение в Дневнике писателя.
Приведу небольшие выдержки из Дневника, показывающие то, что писатель связывал решение Восточного вопроса и русскую идею.
1876 июнь. «Ну вот, зачинается вновь теперь Восточный вопрос: ну, сознайтесь, много ли у нас, и кто именно – способны согласиться по этому вопросу на какое-нибудь одно общее решение? И это в таком важном, великом, в таком роковом и национальном нашем вопросе!» [13]
1876 июль – август. «Идея о Константинополе и о будущем Восточного вопроса так, как я ее изложил, – есть идея старая, и вовсе не славянофилами сочиненная. И не старая даже, а древняя русская историческая идея, а потому реальная, а не фантастическая, и началась она с Ивана III-го». [14]
1877 март. «Одним словом, этот страшный Восточный вопрос – это чуть не вся судьба наша в будущем. В нем заключаются как бы все наши задачи и, главное, единственный выход наш в полноту истории». [15]
1877 сентябрь. «Восточный вопрос (то есть и славянский вместе) вовсе не славянофилами выдуман, да и никем не выдуман, а сам родился, и уже очень давно – родился раньше славянофилов, раньше нас, раньше вас, раньше даже Петра Великого и русской империи. Родился он при первом сплочении великорусского племени в единое русское государство, то есть вместе с царством Московским. Восточный вопрос есть исконная идея Московского царства, которую Петр Великий признал в высшей степени и, оставляя Москву, перенес с собой в Петербург. Петр в высшей степени понимал ее органическую связь с русским государством и с русской душой. Вот почему идея не только не умерла в Петербурге, но прямо признана была как бы русским назначением всеми преемниками Петра. Вот почему ее нельзя оставить и нельзя ей изменить. Оставить славянскую идею и отбросить без разрешения задачу о судьбах восточного христианства – значит, всё равно, что сломать и вдребезги разбить всю Россию, а на место ее выдумать что-нибудь новое, но только уже совсем не Россию. Это было бы даже и не революцией, а просто уничтожением, а потому и немыслимо даже, потому что нельзя же уничтожить такое целое и вновь переродить его совсем в другой организм». [16]
1877 ноябрь. «Ибо, что такое Восточный вопрос? Восточный вопрос есть в сущности своей разрешение судеб православия. Судьбы православия слиты с назначением России». [17]
Мы видим, что для Достоевского русский или национальный вопрос теснейшим образом переплетается с решением Восточного вопроса – а именно с освобождением Балканских славян, и дальнейшим движением в сторону объединения славянских народов.
Именно в этом ему видится, неясно еще сформулированное, предназначение русского народа: спасти, помочь, освободить своих – славян. И, видимо, само это объединение славянских племен, которому должна способствовать освободительная и иная деятельность русского народа, будет нашим вкладом в дело всеобщего единения всего человеческого племени. Говорю «видимо», поскольку в трудах мыслителя всё еще нет ясной мысли относительно русской идеи. Но он, как бы это сказать, сам ещё находится в поиске, пытается нащупать нечто важное. Вглядывается в изменяющиеся политические контуры и записывает свои мысли, надежды, ощущения, предчувствия, размышления, которые мы выбираем из разных его трудов.