Русская канарейка. Трилогия в одном томе
Шрифт:
– Ка…за-ах? – медленно переспросил он, выпрастывая свою ладонь из-под ее руки, пытаясь унять взмыв дикой смеси ликования и отчаяния.
– Ну да, это длинная семейная история, – сказала она, словно отмахивалась от давно надоевшей чепухи. – Дед, война, немка там, в Берлине… их безумный роман. Такой телесериал, только взаправду. Ну, и родился Фридрих, который потом-потом, сто лет спустя, разыскал нас. В Казахстане…
«Разыскал нас в Казахстане…»
– …Казахстан – второе место в мире по запасам урана,
– …в девяносто шестом в печати мелькнуло, что Казахстан тайно продал Ирану три советские ядерные боеголовки…
– …Крушевич учился на отделении ядерной физики в МГУ и после диплома получил направление в Курчатов, на Семипалатинский полигон…
– Казах… – повторил Леон завороженно. И, добивая тему, спросил: – Как же ты говоришь с ним? По-английски?
Она невесело усмехнулась, дернула плечом:
– Я с ним давно уже ни по-каковски не говорю. После одного происшествия… Но вообще-то, знаешь как он чешет по-русски! Как мы с тобой. Он же учился в Москве – давно, конечно. Ну, у него и жена русская. Елена…
Вот, собственно, и все, что требовалось узнать.
Секретарша в офисе компании Иммануэля утверждала, что Андрей Крушевич говорил по-русски, называя собеседника «Казак». Девочка просто ослышалась, обозналась. Казак-Казах… Казах-Казак…
Да какая разница! От тебя требуется лишь поскорее сообщить кое-кому эту новость, пустить кое-кого по следу. Ты сделал огромное дело, и ты – частное лицо, ты – артист, конец маршрута…
Откуда же это обреченное чувство потери? А вот откуда: оказывается, хитрый лис, ты в глубине своих подлых потрохов все же надеялся удержать при себе эту свою глухую находку! Вернуться, разыскать, схватить и бежать… Вот только – где вы оба укроетесь?
Зато теперь ты здраво осознаешь, что просто обязан отвалить из ее жизни. Ты и так слишком близко подобрался к жерлу вулкана. Слышишь? Вы с ней, с твоей глухой канарейкой, сейчас на равно опасном расстоянии и от Казаха, и от конторы…
Когда Айя собралась погнать цветных рыбок дальше, Леон рукой накрыл ее ладонь.
– Погоди, – сказал он. – Мне нравится эта картинка. Так много деталей, столько… всяких диковинок. Хочется рассмотреть. Ты не могла бы мне ее подарить?
– Да ради бога, но в этой много мусора. Эта не имеет художественной ценности.
– Ну да, да: «не каждая фотография достойна стать черно-белой». А мне как раз интересен цветной мусор бытия. Я человек банальный и тоже обожаю барахло.
– Так что, перекинуть ее тебе? Давай адрес.
– Запиши сюда.
Поколебавшись, он достал из кармана флешку – такой крошечной Айя еще не видала. Она восхитилась, покрутила ее в пальцах, сказала: «Похожа на лекарственную капсулу, хочется проглотить!» (он удержался и не ответил: «Для того и сделана»), вставила в ноутбук, и… И лавка Адиля со всем добром и коллекциями антиквариата, меди, золота и серебра, с книгой о сладостном пении райских птиц, помеченной
– И тогда уж и другую?.. – спросила Айя. – Настоящую, а то мне обидно. – И перенесла на флешку черно-белые руки Адиля, в которых он, возможно, в последний раз держал две монеты императора Веспасиана.
– Что… пора? – чуть ли не весело спросила она, заметив его взгляд на табло рейсов.
Как она ориентируется во времени? – отрешенно подумал он, который время чувствовал селезенкой или чем-то там еще внутри. Объявлений она не слышит, часов у нее нет. Наверное, все продала за тарелку супа на чертовом райском острове. И мысленно беспомощно заметался: ей надо было купить все, все – она неодета, необута…
Объявили выход на посадку. Они выскочили из бара и направились в зал отлета, где на контроле ручной клади с пластиковыми шайками (напоминавшими банные, только дырчатыми) теснилась довольно длинная очередь.
– Так я пошла? – легко спросила она, взглядом ощупывая его лицо, его губы. Выждала секунду и сказала: – Ну… было классно, правда?
– Выучи какое-нибудь другое слово! – в тихом бешенстве на себя, на нее, бог знает на кого еще процедил он, не двигаясь.
И она с облегчением бросилась к нему, с силой обняла, толчками выдохнула в ухо:
– Спа! Си! Бо! Шейх!
Отбежала на пару шагов и сразу вернулась.
– Слушай… – неуверенно проговорила она, перетаптываясь с рюкзачком за плечами. – Не в моих правилах вешаться на шею, но, может, ты просто не догадался дать номерок телефона – иногда эсэмэску отобью?
Он покачал головой, вымученно улыбаясь.
– Нет? – пораженно уточнила она. – У тебя, у дурака, нет телефона? Ну… ну тогда мэйл? Привет-привет или что-то вроде… раз в году?
Он продолжал молча стоять, не двигаясь. Если б сейчас она подалась к нему, как минуту назад, он бы сгреб ее в охапку и бросился куда-нибудь на край света, где их не достали бы ни контора, ни Фридрих-Казах… Сердце его колотилось как бешеное, как на чертовой глубине, на исходе последнего дыхания.
– Айя-а-а… – выдавил он.
Кто, кто придумал тебе такое имя: имя-стон, имяболь, имя-наслаждение… Ай-я-а-а, радость моя, чудонаходка, мой глухой фотограф, мой мастер дивных рассказов, мой бритый затылок, мои грудки-наперегонки… Да черт побери! черт меня побери!!!
Она сосредоточенно глядела, как едва шевелятся – от боли – его губы. Кивнула.
Сказала:
– Понятно.
Повернулась и пошла.
Даже не плакала. Просто приняла эту подлость как должное.