Русская красавица. Анатомия текста
Шрифт:
Ни я, ни бабушка, долгое время не знали, что маман, ради смены статуса, должна была перевернуть мир. Превратиться из школьной учительницы английского языка в переводчика-синхрониста при престижной организации в то время казалось практически нереальным. Всем, кроме одного влюбленного в маман партийного работника, который, увы, был категорически против детей от предыдущих браков. Долгое время у нас в семье считалось, что мама все еще живет с нами, но просто в командировке – она и впрямь там была, но когда приезжала, заскакивала всего на пару часов, забрасывала чемодан с подарками, перекидывалась парой слов с отцом наедине и убегала дальше, бросая всеобъемлющее «на работу». Потом, когда родители официально разводились, а маман
Совсем недавно я поняла – и до чего же приятно было это почувствовать – что все не так однозначно. Дело было сразу перед моей операцией. Совершенно пришибленная диагнозом, я сидела дома, лихорадочно пыталась сообразить, что нужно делать, и нужно ли. И тут… Звонок в дверь был неприлично долгим и требовательным. Обычно ко мне так не звонили. Маман влетела с горящими щеками, планами действий, бутылкой коньяка и подбадривающими тирадами. Она со всеми уже обо всем договорилась, у всех успела проконсультироваться, дело было только в моем согласии на операцию. Я была настолько рада, что все эти проблемы перестали быть моими, что не сопротивлялась ни секунды и не проявила ни капли вредности. Мне в тот момент было все равно – хоть режьте, хоть облучайте, хоть усыпляйте в ветеринарной клинике, только не заставляйте принимать никаких решений и… если можно… избавьте все-таки от этой невыносимой боли внизу живота. Вот тогда-то у нас с маман состоялся первый длительный и неофициальный разговор.
Тогда я узнала, что все время, разъезжая по своим командировкам, маман думала обо мне. Мечтала, как вскоре избавится от надоевшего уже мужа, выскользнет, сама уже станет на ноги, заберет меня к себе и станет баловать. А когда-таки выскользнула – стала вдовой в довольно раннем возрасте – понадобилось еще какое-то время, чтобы разобраться в новой обстановке, наладить дела, обрести стартовый капитал… В общем, к моменту, когда в жизни маман запахло стабильностью и она открыла свое агентство недвижимости, мне было уже двадцать три года и баловать меня не нужно было – и так была балованная и никакой опеки от маман принимать не собиралась.
В этом году, когда я пришла поговорить о работе, маман отреагировала хохотом.
– Я достаточно хорошо знаю тебя, София, чтобы заявить, что ты не сможешь себя систематизировать. В театрах ли твоих, в журналах ли, или где ты там еще перебивалась, можно было являться на фирму когда угодно, у меня же – дисциплина и строгая исполнительность. Не боишься, хочешь попробовать?
Я боялась, но это не влияло на намерения. Тем более, как раз выяснилось, что я – после работы в журнале отлично знающая весь рекламный мир города – могу принести агентству маман реальную пользу. До моего прихода в фирму рекламный бюджет тратился спонтанно, бестолково и расточительно. После – все то же самое, плюс с большими нервами, потому что ничуть не скупясь на эмоции, я высказывала маман все, что думаю, о ее планах, в надежде что хоть когда-то смогу переубедить ее.
– Ах, Александра Григорьевна, да с вами просто крышей поехать можно! Ну, зачем, объясните, зачем вам звезда на асфальте Арбата с именем? Да-да, я понимаю, не с именем – с названием агентства. Ну вот поверьте мне – это совершенно лишнее. Нет? Ну, хорошо, будем говорить откровенно, вот есть эта звезда, вот – я. Что-то из этого в вашей жизни лишнее. Выбирайте что!
Я несу эту чушь не от глупости, а от совершеннейшей безысходности. Впрочем, нет, я говорю достаточно честно:
– Поймите, если вы наняли меня, значит, вы мне доверяете. Если нет, то давайте расстанемся…
– Обычно я угрожаю неугодным мне работникам увольнением. – посмеивается маман, после чего кивком головы показывает на чайник, – С
– Бесчестно то, что вы делаете! – я не намерена сдаваться. Нет, чайник я, разумеется, поставлю, и кофеек нам с ней налью, но это к делу отношения не имеет… – Вы обещали работу, а вместо этого – взяли меня на содержание!
– Обычно люди мечтают о таком повороте событий…
– Со мной – все наоборот!
Объективный взгляд
Два однотипных профиля нависли над столом. На одном чуть больше косметики, а некоторые места покрыты рябью морщинок. В целом он мягче, ухоженнеее, местами прикрывающие шею полудлинные осветленные локоны делают его женственнее – это маман. Второй профиль кажется резким – выпирающие скулы, скрещенные брови, торчащая вертикально вверх рыжая челка, глубокая впадина на подбородке – это Сонечка. Обе тонконосые, синеглазые и разгневанные. Смотрят исподлобья, нависнув над столом с разных сторон. Скрещивают взгляды, словно шпаги, меряются силами.
Они так похожи, что происходящее воспринимается, как хорошо отрепетированный спектакль.
– Давайте еще раз обговорим условия моей работы. Я беру на себя обяза…
– Перестань, – маман вдруг делается очень усталой. – Хватит, не могу слышать. Сплошная работа. Бизнес-бизнес… И даже от собственной дочери те же разговоры. Я ужасна, да? – маман вскидывает на меня покрасневшие вдруг глаза. – Деспотична и полна самодруства, так?!
Э-э-э, да у нее, похоже, что-то личное. Везде и всегда маман славилась своим хладнокровием. Что же это делается? Ее ставшие немного пухлыми в последнее время белые кисти рук немного дрожат. Понимаю, что нужно взять сейчас эту кисть ладонями, сжать по-дружески и с участием… Понимаю, но совершенно не представляю, как это сделать. Надо же! А ведь в сознательном возрасте я ни разу до нее не дотрагивалась. Уже даже когда отношения наладились, и я прониклась к этой женщине громадным уважением, маман все равно казалась мне прекрасной и неприступной, как музейный экспонат. Выжимая воспоминания детства, я могла восстановить ее запах – она всегда пахла свежей листвой и почему-то лимоном, а вот ощущения от прикосновений к ней совершенно не восстанавливались в памяти.
– Я устраиваю диктатуру, не считаюсь ни с чьим мнением, так? – она глянула на меня в упор и с таким укором, будто это я, а не она сама, произнесла последний текст.
– Не во всем, – конечно же, я тут же иду на попятную, – Но вот в вопросах рекламы агентства, точно… А что? Отчего вы увлеклись самобичеванием?
– Так, ничего, – маман решительно встряхивает волосами и, скрестив руки на груди, отходит к окну. – Цитирую одного хорошего знакомого. Редкий подлец! И при этом, ты знаешь, такой хороший человек, такой глубокий, такой понимающий… – минуты слабости прошли, маман делает пару быстрых, маленьких глотков кофе, опустошает полстакана воды, запивая и снова усаживается за стол, – А про звезды ты зря бузишь. Это хорошая реклама. И недорого. Проблема только в том, что телефоны и адрес у нас может сто раз еще поменяться, а перебить надпись потом уже будет нельзя. Я специально вызвала тебя, чтоб ты решила этот вопрос.
– Вы собираетесь еще и координаты писать на этой звезде??? – легкое головокружение валит меня обратно за стол. Нет, работать с ней становится все невыносимее. Что она там говорила про сумасбродство и самодурство? – Понимаете, была бы я вам посторонним человеком, с радостью бы любую вашу блажь бежала б оговаривать. Деньги ваши, откаты у рекламщиков – мои. А если не откаты, так, по крайней мере, очень доброе расположение – я ведь представитель такого крутого заказчика…
– Именно поэтому я и не хочу брать людей с улицы на эту должность. Не терплю, когда меня обманывают, поэтому никогда не создаю ситуаций с искушениями…