Русская критика
Шрифт:
Удобнее было бы занять позицию, и либералы ее давно заняли, что в наше-де время неизбежно существует «много правд» и «много истин». Но будем все же придерживаться русской точки зрения — истине противостоит только ложь. Следовательно, всякая политическая независимость отправляет нас к зависимости какого-либо иного рода (денежной, например) или же к другому умозаключению: независимости от убеждений просто нет, а есть дурно пахнущий компромисс.
Самый паскудный итог любой нынешней оппозиционности, так часто меняющей очертания и переступающей определенные самой же для себя границы, состоит в том, что люди, внимающие оппозиционерам, попросту «слепнут для действительности». Слепнут в точь так же, как бывшие читатели «Московского комсомольца», газеты, «интеллектуальный уровень» которой им стал не под силу, и они перебежали к новым изданиям типа «Жизни» или «Дня», где побольше фотокартинок и минимум
Другое мое наблюдение связано с тем, что наши крайние патриотические оппозиционеры все больше двигаются в сторону своего внедрения в молодежную субкультуру: то борются с «Идущими вместе», защищая Вл. Сорокина, то поддерживают своей компьютерной бритоголовостью двух наказанных скинов, то посыпают голову пеплом от того, что столь ничтожен интерес к герою дня Эдичке Лимонову с его «Мертвыми книгами». Вот и прикатился наш красный джип к столь восторженной и априорно податливой к шуму, гневу, протесту аудитории. Не повторяет ли он попросту путь европейских «левых», чей хорошо срежиссированный протест давно уже дает неплохую прибыль коммерсантам?
Но нельзя не видеть и неизбежности такого направления движения — всякая оппозиция умирает: был «советский проект», говорили о «большом стиле», о «красной империи». Какое то время бегали с идеей «консерватизма» и «консервативного вызова миру». Но идеи мельчают и забалтываются (если черпаются только из злобы дня и «из себя»), пространство сужается, да и надоедает быть в конце концов маргиналами. И сколько бы «разоблачений» спецслужб и прочих государственных органов не делали, сколько бы само государство и власть не обругивали, все равно хочется влияния (хотя бы и через «тушинского вора»). Но проблема в том, что это только на столичных газетных страницах реальность так быстро течет и изменяется. Люди, стоящие за этими идеями, то есть живущие ими, так быстро не меняются. Публика, что готова поддерживать до поры до времени, устает, приспосабливается жить с огорода, начинает ценить «простые вещи» (я не говорю уж о том, что по мере воцерковления читающие «Завтра» или «День литературы» отходили от газет). За публику приходится бороться, но еще очевиднее, что приходится бороться «за себя», чтобы оставаться на поверхности «лит. процесса».
Теперь пришел черед “культурным взрывам”.
Главный инициатор «культурных взрывов» в левой патриотической среде — Владимир Бондаренко. Но чисто осуществлять задуманные дела ему все время что-нибудь мешает или же он сам себе становится помехой. Он так часто подвержен игровому азарту, что не замечает аберрации личного сознания: толкал усиленно идею пассионарного взрыва 1937 года, выраженного в особой рождаемости гениев, что вполне оправдывало репрессии (как закономерные), но тут же трусливо устрашился элементарного наказания пачкуна Сорокина за культурное растление, пугая масштабной политической угрозой всех без разбору писателей (такая аберрация, собственно, называется уже спекуляцией). Критик Бондаренко мог сообщить отечественному читателю о гонениях на постмодернистов американской официальной пропаганды, но потом тут же «находил» отечественных «христианских постмодернистов» и быстренько устраивал на них свои маленькие «гонения», не заметив даже, что занял-то именно позицию тех же янки, о которой говорил чуть выше с осуждающим беспокойством.
И уже бессмысленно нам возмущаться словами г-на Волина из высших государственных чиновников, назвавшего православных «мракобесами», когда апологет «новой экстремы» в литературе Бондаренко своих же коллег-писателей не гнушается обзывать «новыми инквизиторами», одновременно приписывая им высокомерие: считают, мол, «всех остальных великих и малых русских писателей нехристями». Такая «ловкость рук», как и апелляции к начальству («Не понимаю только, зачем это нужно руководству Союза писателей?») — это уже замашки патриотического городового, так часто писавшего о либеральной жандармерии и, видно, незаметно для себя усвоившего ее приемы. «Зайчики в голове прыгают» — было сказано в русской классической литературе о подобном неустойчивом в мыслях герое.
Бондаренковскому «Дню литературы» кажется, что он сегодня в авангарде культуры. А мне видится, что он в хвосте у тех, кто задает модный тон. Требование «культурного взрыва» было и выдвинуто, и осуществлено в среде постмодернистов (ими были «взорваны» язык, классика, идеология, иерархия, порядок, традиция как удерживающие начала).
Александр Проханов в цикле романов разрабатывает новую для себя конспирологическую идею, тогда как на Западе она уже стала очередным культуртрегерским мифом, принадлежностью, особенно после 11 сентября, масскультуры. «На смену Великому Преступнику пришел Великий Конспиратор», — торжественно заявляют западные интеллектуалы (см.: Михаил Рыклин «Деконструкция и деструкция. Беседы с философами». М.,2002). Так что зря патриоты удивляются, что Проханова на книжных развалах продают рядом с Марининой и Доценко. Александр Андреевич, может и помимо своей воли, но уже «вписался в поворот».
Владимир Бондаренко пафосно вещает о «мире разумного убийства», о «мире надвигающегося террора, лишь предрекаемого интуитивными, наиболее метафизическими писателями», а европейские литературные критики давно видят «террор как отчаянную попытку создать тотальное произведение искусства из людских тел». Такое вот развитие «эстетической идеи»! Террор и культура — снова, как более века назад, модная интеллигентская тема. Только изменились некоторые приметы времени: «Под аккомпанемент “Авиамарша” “Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», сталинского цикла Бородкина и мрачного пост-панка, Проханов произносит могучую программную речь, в которой нащупывает контуры новой парадигмы сопротивления, в которой находится место казалось бы вечным мировоззренческим антагонистам» (из отчета о вечере главного редактора газеты «Завтра»). «Вечные мировоззренческие антагонисты», сочетающиеся узами благостно-агрессивного всеединства, должны при этом как-то так экзотически «слиться», чтобы «оказалось, что абсолютное большинство писателей от Ирины Ратушинской до Александра Проханова, от Бояна Ширянова до Алины Витухновской против политкорректности. То есть против либерального подхода к литературе» (это уже пишет Владимир Бондаренко).
Итак, новая «парадигма сопротивления» должна опираться на слияние вечных антагонистов, но при этом такое новое сочетание обязано избежать «политкорректности» и отказаться от «либерального подхода»! Но что же и кто тогда выступает в качестве «антагонистов», если с либерализмом надо слиться при одновременном «отказе» от него? «Наши в широком смысле» (новоиспеченный социокультурный вид), очевидно, знают как это сделать. Здравый смысл и опыт истории подсказывают, что это возможно сделать, если борец с либерализмом стоит на почве самого либерализма — тем самым либерализм превращается в его мнимого противника (а Боян Ширянов в союзника). «Ненашими», таким образом, остаются сугубо «христианские ортодоксы» и писатели-стародумы поколения Василия Белова (из которого при случае можно сделать простодушного старичка), не желающие насильственного соединения патриотизма с культурным экстремизмом. «Ненаши», следовательно, по определению, не могут принадлежать к нынешнему узкому «завтравскому кругу», так как соотносят себя с большим сообществом православных людей.
Конечно же, в «Дне литературы» в программных статьях Бондаренко много темного, сочиненного наспех. Слова критиком чаще всего используются «поперек смысла» (если Проханов «метафизический писатель», то что же тогда есть метафизика?!). Но очевидно одно: «День литературы» все больше сворачивает на дорожку левой экстремы Запада. Красный лик все больше преобразуется в морду красного джипа.
Задача использования евро-левых идей и терминов, сниженных до уровня шаблона и массового употребления, не так уж и трудна для реализации. Составитель «стильной серии» издательства «Иностранка» И. Кормильцев, выпустивший в проекте «Ультра. Культура» книгу тюремных дневников Э. Лимонова, нацелен на «рискованные, пограничные сферы, легитимность существования которых вызывает много вопросов», то есть на все, что «экстремально, маргинально, противоречиво». Его проект будет, пожалуй, «грамотнее» и «прогрессивнее» бондаренковского, так как Кормильцев — «иностранщик», идущий твердо по накатанным и комфортным западным дорогам. Пока теоретик Бондаренко собирает «рисковое поколение», прагматик Кормильцев выпускает 800-страничную антологию «Анархия» (левые радикалы второй половины ХХ века) и очередным сочинением Лимонова начинает «свою» серию «ЖЗЛ» — «Жизнь запрещенных людей».