Русская литература пушкинской эпохи на путях религиозного поиска

Веронин Тимофей

Как творчество, так и личность этого поэта заслуживают краткого очерка. Князь Сергий Александрович Шихматов (1782–1837) окончил в 1800 году морской кадетский корпус и поступил в научный комитет Адмиралтейства под начало Шишкова. Не без влияния последнего он начал писать стихи и смог на практике воплотить мечты своего учителя о поэте, начитанном в духовных книгах. Шихматов воспитывался в глубоко верующей патриархальной семье, в которой было двенадцать детей, с детства участвовал в частых домашних богослужениях и был прекрасным знатоком церковнославянского языка. Первые поэмы Шихматова («Пожарский, Минин, Гермоген» и «Петр Великий») проникнуты высоким ораторским лиризмом и являются не столько рассказом об исторических событиях, сколько восхищенным славословием своих героев, славословием, которое часто строится по образу богослужебных текстов с использованием богатого запаса церковнославянизмов.

Пройдя этап патриотических стихотворений, Шихматов обращается к теме духовной. Но примечательно то, что первые свои духовные произведения он создает в подражание Эдварду Юнгу, популярному среди литераторов враждебного «Беседе» лагеря (В. А. Жуковский, например, переводил Юнга). Последним произведением поэта становится поэма «Иисус в Ветхом и Новом Заветах, или Ночи у Креста». Поэма эта только внешней формой еще восходит к Юнгу и вообще к западной поэтической традиции, а содержательно и стилистически целиком

ориентирована на богослужебные и святоотеческие тексты. Она, так же как и произведение английского поэта, делится на части, называемые «ночами», и представляет собой глубокое, сосредоточенное размышление на духовные темы. Но если медитации Юнга связаны с созерцанием окружающего мира и таинственных путей Промысла в жизни людей, то в поэме «Ночи у Креста» поэт призывает свою душу к размышлению о самой божественной личности Иисуса Христа через проникновение в сокровенные смыслы священного Писания. Цель своего молитвенно-поэтического бдения он видит в том, чтобы «в безмолвии ночном внимать его (Писания. – Т. В.) словам и поучиться в вере» [35] . И, приблизившись хоть в малой степени к этим тайнам, поэт дерзает «словом воспевать» тайну Бога-Слова.

35

Иисус в Ветхом и Новом заветах, или Ночи у Креста, стихотворение кн. С. Шихматова. СПб., 1824. С. 1.

Обширная, трехсотстраничная поэма состоит из пяти глав. В первых трех главах излагается священная история Ветхого Завета в контексте его прообразовательного мессианского значения. Две последние главы посвящены евангельским событиям. Шихматов предпринимает первую в русской литературе попытку изложить поэтически всю библейскую историю. Причем он ставит перед собой задачу не простого изложения, но молитвенного всматривания в священные события, и в первую очередь в тайну Христовой Жертвы. Он призывает свою душу «солнце истины в глаголах живота / очами светлыми сквозь тени созерцать» [36] , и это свое поэтическое созерцание он называет «подвигом словесным», для совершения которого необходима благодать Святого Духа. «Ты ныне пронесись полетом благодатным / над зыбью слабостей души моей нестройной» [37] , – молитвенно взывает к Духу Святому Шихматов в первой главе поэмы. И вообще, поэма является не просто художественным произведением, но духовным деланием, в котором изложение событий легко перетекает в молитву, и цель писания далеко отстоит от литературной, задача поэта заключается в том, чтобы с помощью своего молитвенно-поэтического труда возвысить свою душу, приблизить ее к возлюбленному Иисусу:

36

Там же.

37

Там же. С. 2.

О имени Твоем, о Бог мой Иисус!Я руки возношу и сердце ко крестуВ восторге радостном, в восторге благодарномДа будет, Всеблагий! Да будет, Всемогущий!Всегда Твоя хвала, всегда в моих устах,Доколе я дышу [38] .

Столь серьезно понятая задача стихотворного труда накладывает отпечаток на всю стилистику поэмы. Поскольку поэт хочет выразить невыразимое, не постижимое рациональным знанием, то он не может быть прост и линеен в своем изложении. Его поэтическое слово оказывается наполненным метафорами, олицетворениями, повторами, аллитерациями, с помощью которых поэт заставляет читателя внимательно и глубоко всмотреться в смысл таинственных событий, и в первую очередь в то главное событие христианской истории, которое состоит в том, что Христос «смерть смертью умертвил и обессмертил мертвых» [39] . Шихматовский стиль можно было бы назвать трудным слогом в противовес легкому слогу карамзинистов. Если последние, целиком ориентируясь на земные ценности, хотят заинтересовать, увлечь, очаровать читателя, то поэт трудного слога призывает читателя вместе с ним совершать нелегкий труд молитвенного постижения иррациональных тайн, выраженных поэтическими средствами.

38

Там же. С. 267.

39

Иисус в Ветхом и Новом заветах, или Ночи у Креста, стихотворение кн. С. Шихматова. С. 1.

Уже в годы создания этой поэмы Шихматов, продолжая трудиться в Морском кадетском корпусе, где служил более четверти века, видя свою цель в том, «чтоб в юные сердца страх Божий насаждать», устремляется всем сердцем к монашеству. А в 1829 году, после долгих проволочек и искушений, он принимает постриг с именем иеромонаха Аникиты. Сохранились записки, которые он вел во время паломничества ко святым местам Востока в 1834–1836 годах. Они наряду с письмами к братьям свидетельствуют о глубочайшем покаянном настроении отца Аникиты, которое сочеталось с молитвенным восторгом живого Богосозерцания. Кроме того, как письма, так и записки являются ярким примером рождавшейся в это время в русской словесности духовной прозы. Характерно стилистически яркое исповедание любви к Церкви, которое излагает Шихматов в письме к братьям в ответ на их упреки в привязанности к одной богослужебной внешности. «На вопрос, что я в Церкви люблю, – пишет Шихматов, – ответ не тот, который вы предполагаете. Люблю божественную благодать, в ней неисходно пребывающую и меня таинствами и учением спасающую; люблю Тело и Кровь Бога моего, в моем бренном естестве за меня пострадавшего и меня с собою соединяющего до единства с ним по духу и телу. Люблю все прочие священнейшие таинства, которыми я возрождаюсь, укрепляюсь, питаюсь, очищаюсь, освящаюсь во внутреннем человеке не без участия и внешнего… Люблю священные обряды богослужения, возводящие через чувства душу мою к Богу; люблю самые внешности сего богослужения, умудряющие меня во спасение; люблю благолепие иконное в храмах, для назидания душевного сильное; люблю чудотворные останки праведников; люблю целительные иконы Царицы небесной и святых угодников; люблю пения богокрасные; люблю свещи горящие, в знамение сердец, пылающих пред Богом; люблю дым кадильный, знаменующий молений наших и благодати Божией фимиам; люблю самые стены, святыню Божию в себе вмещающие; люблю и почитаю священною и самую персть церковную… Столько люблю Церковь и все, что в ней, что совершенно оживаю, когда в ней изливаю пред Богом мою душу, или паче тогда только и живу, когда в ней предстою пред Богом моим, исповедуя

Ему свои немощи, благодаря Его неизреченное милосердие и испрашивая Его всесильную помощь к довершению пути жизни сей временной, с достижением вечного упокоения» [40] .

40

Христианское чтение. 1890. Ч. 1. С. 329.

В 1836 году отец Аникита был назначен настоятелем русской церкви в Афинах, где спустя полгода скончался, оставив после себя память как о благодатном подвижнике благочестия. Впоследствии останки Шихматова почитатели его памяти перенесли в заложенный им на Афоне храм в честь Митрофана Воронежского, и, по воспоминаниям очевидцев, его кости «были желты, яко воск, и испускали некое благоухание» [41] .

Духовный путь князя Шихматова был тем путем, которым древнерусская культура пробивалась сквозь каменные плиты петербургской империи. Тридцать лет прожив в Петербурге, любя этот город, отдав многие годы педагогическим и литературным трудам, он был человеком вполне принявшим всю образованность и культуру своей эпохи, но его душа не могла удовлетвориться пребыванием в земной реальности, он прошел путь от Петербурга к Иерусалиму, осознавая, что человеческая культура тогда только имеет смысл, когда коренится в мирах иных и к этим мирам зовет людей.

41

Цит. по: Шафранова О. И. Озаренный светом Евангельской истины. М., 2010. С. 250.

К концу 1810-х годов «Беседа» выродилась в слишком официальное, чиновное собрание и вскоре после смерти Державина распалась. Несмотря на то что в ее рядах было немного одаренных стихотворцев, она сыграла важную роль в становлении русской словесности XIX века, для которой, с одной стороны, важно было оттолкнуться от напыщенности и условности «беседчиков», а с другой – не забывать того высокого отношения к поэзии, которое никогда почти не покидало наших лучших литераторов и которое вслед за своими вождями Державиным и Шишковым проповедовали литераторы, близкие к «Беседе».

Вышеописанному литературному обществу не хватало творческой свободы, живой инициативы. И хотя были в нем и люди молодые, но именно престарелые Державин и Шишков задавали тон в «Беседе». С первых же лет нового столетия среди литераторов обозначилась группа молодых писателей, которые противостояли тяжелому и несколько ходульному отношению к литературе, которое культивировалось в «Беседе». В это время появляется понятие легкой поэзии, особенно любимое Батюшковым. Легкая поэзия не ставит перед собой высоких целей, не стремится к учительству, это всего лишь литературная игра, призванная воспитывать вкус и увеселять читателя. С точки зрения писателей новой школы, которые считали себя учениками Карамзина, писатели-архаисты грешили главным – недостатком вкуса. При этом вкус понимался как уход от всего возвышенного и напыщенного, стремление к простоте и ясности выражения. С самого начала литературной деятельности противников «Беседы» основным их орудием становится насмешка. Первой ласточкой в этом направлении было стихотворение Батюшкова «Видение на берегах Леты» (1809), где молодой поэт погружал в воды забвения известных литераторов, среди которых особенно заметен «славенофил», чтущий Пролог и «Письмовник» Курганова (читатель, конечно, с легкостью узнавал Шишкова). Затем в спор с Шишковым и его литературной позицией вступает Д. В. Дашков, друг Батюшкова и Жуковского, опубликовавший статью, критикующую концепцию адмирала-филолога о тождестве русского и церковнославянского языков. К нему присоединяется Василий Львович Пушкин, дядя великого поэта, с программным посланием «К Жуковскому», где критиковал «беседчиков», считая их врагами просвещения и свободы. В дальнейшем дискуссия расширялась, и в конце концов противная сторона сделала свой ответный удар. Один из известнейших членов «Беседы» князь А. А. Шаховской написал комедию «Липецкие воды», где в качестве объекта насмешек избрал невинного Жуковского, которого изобразил под именем слезливо-сентиментального Фиалкина. Это был вызов, на который друзья Жуковского ответили несколькими посланиями и эпиграммами, а главное – созданием особого литературного общества под названием «Арзамасское общество безвестных людей», обычно именуемое просто «Арзамас». Это объединение стало в истории русской словесности символом молодых литературных сил, стоящих на противоположной «Беседе» новаторской позиции.

Основой «Арзамаса» была шутливая пародия. Это не серьезное литературное общество, но собрание веселых друзей, которые от души смеются над всем напыщенным, чересчур серьезным и надуто-чванливым. Высмеивая на своих собраниях «Беседу», арзамасцы заодно пародировали все существовавшие тогда общества – и политические, и масонские. В своих мемуарах Ф. Ф. Вигель, один из членов кружка, описывает обряд вступления в общество В. Л. Пушкина. Это действо является откровенной насмешкой над масонскими посвящениями. «Как странствующего в мире сем без цели, – повествует мемуарист, – нарядили его в хитон с раковинами, надели ему на голову шляпу с широкими полями и дали в руку посох паломника. В этом наряде с завязанными глазами из парадных комнат по задней, узкой и крутой лестнице свели его в нижний этаж, где ожидали его с руками, полными хлопушек, которые бросали ему под ноги, и т. д.» [42] .

42

Среди других благодатных об иеромонахе Аниките хотелось бы видеть рассказ отца Святогорца о посмертном явлении подвижника ослепшему незадолго до кончины монаху Николаю, который сопровождал отца Аникиту в его путешествии к Святой Земле. Отец Николай увидел его в священническом облачении «осияваемого небесной славою… в сопровождении двух лучезарных юношей» (Письма Святогора к друзьям своим о святой горе Афонской. М., 2002. С. 137).

Забавна история возникновения названия общества. Д. Дашков был как-то проездом в Арзамасе и на постоялом дворе за стенкой своего номера услышал оживленную дискуссию каких-то провинциальных любителей литературы. У Дашкова разыгралась фантазия, и он написал сатирическое стихотворение о неком литературном обществе в провинциальном городе. В пылу литературных дебатов членам общества является устрашающее видение старца Шишкова, который велит им отмстить за поруганную честь своих соратников.

В «Арзамас» вступили Жуковский, С. С. Уваров, А. И. Тургенев, В. Л. Пушкин, П. А. Вяземский и ряд других литераторов (в конце существования общества примкнул к нему и юный Пушкин, в то время лицеист). На собраниях произносились пародийные речи, шутки, читались эпиграммы и сатирические послания, в ритуал общества входило также поедание гуся, потому что город Арзамас в то время славился своими прекрасными гусями. В целом общество это не имело никакой литературной программы, не ставило перед собой никаких серьезных задач и целей и вскоре после исчезновения «Беседы» распалось, потому что более всего было одушевлено пафосом борьбы и насмешки над своими литературными антагонистами.