Русская любовь Дюма
Шрифт:
– Не знаю. Как?
– Дама с жемчугами!
Дюма-отец невольно прыснул, но тут же с интересом покосился на графиню. Он-то оценил остроту сына, но оценит ли это его любовница? Не станет ли ревновать к своей предшественнице, знаменитой «Даме с камелиями»?
Впрочем, безмятежная улыбка красавицы успокоила Дюма.
– Да, я ничего не имею против того, чтобы сделаться героиней нового романа или пьесы столь модного литератора, как Александр! – заявила Лидия, и Дюма снова подумал о роли тщеславия в любовной страсти, тут же попытался вспомнить, кто же это сказал, и снова решил приписать себе эту лаконичную и точную фразу. Он был бы огорчен, если бы сообразил, что вычитал
– Одно меня очень интересует, – сказала Лидия с прелестной озабоченностью, – насколько правдиво автор меня изобразит в новом романе. Я читала «Даму с камелиями», но я не знаю, сколько в ней истинных событий и истинной любви Александра к этой бедняжке, а сколько домысла. Он никогда не рассказывал мне, как это было на самом деле.
– Но я никогда не предполагал, что тебе это интересно! – удивленно сказал Александр.
– Ну так вот – мне это интересно! – заявила Лидия. – Я бы с удовольствием послушала историю о твоей любви к Мари Дюплесси.
И она уселась поудобней – вернее, прилегла поудобней на кушетке, пристроив под бок шелковую подушку с золочеными кистями, но тут же всплеснула руками:
– Ах, я забыла о твоем отце! Наверное, он все это уже знает, ему будет скучно…
Старший Дюма не мог понять – это что, она его таким элегантным образом выставляет? Это намек на то, что ему пора уходить? Нет, ну хоть бы чаем напоили! Вон стоит чайник, а рядом разложены всякие прелестные маленькие сладости, птифурчики, тускло-зеленый, осыпанный сахарной пудрой рахат-лукум, который он обожал, колотый миндаль в меду… День был жаркий, у Дюма порядком пересохло в горле, он бы выпил большой бокал вина, но бутылок что-то не видно, так что ладно, согласен и на чай!
Он не знал, что делать. Обидеться и уйти? Но неохота ссориться с сыном. Сделать вид, будто ничего не произошло? Ах, как хочется пить…
Дюма взглянул на прелестное лицо любовницы сына – и устыдился своих мыслей. Это воплощение наивности, она не соображает, что говорит, не ведает, что творит, как малое дитя, которое царапает вас, не понимая, что вам больно. И она избалована так же, как малое дитя, которое не знает удержу в своих желаниях. Горе тому, кто ей однажды откажет… Интересно, насколько долго Александр сможет приходить в восторг равным образом от ее красоты и дурного воспитания, от ее любовного неистовства (Дюма помнил поцелуй в темной комнате!) и ее полнейшего равнодушия ко всем на свете, кроме себя?
Но время задавать сыну вопросы такого рода еще не настало, а потому знаменитый романист принял образ добродушнейшего папаши.
– Дорогие дети, – задушевно сказал он, подсаживаясь к столику и берясь за огромный фарфоровый чайник. – Нет ничего лучше, чем пить чай, слушая любовную историю. Поверьте, Лидия, я ровно ничего не знаю об отношениях моего сына с мадемуазель Дюплесси. Я читал роман, как все, и смотрел спектакль – как все. И охотно послушаю эту историю, какой бы длинной она ни была, тем более что здесь столько любимых мною сладостей. Налить вам чашечку? Нет? Ну что ж, Александр, тогда приступай к рассказу.
И он с наслаждением сделал первый глоток.
– Э… Лидия, ты уверена, что хочешь услышать эту историю? – пробормотал Александр. – Во всех подробностях?
– Хочу, хочу! – воскликнула Лидия. – Во всех, во всех! Начинай, наконец!
– Ну, – с запинкой начал Александр, – сердце мое всю жизнь стремилось не к дамам добропорядочным, а именно к светским куртизанкам. Возможно, это происходило потому, что я был рожден моим
Дюма чуть не подавился чаем.
– …от женщины, будем называть вещи своими именами, согрешившей против светских узаконений, – продолжал Александр. – Впрочем, очень многие молодые люди моего круга, да и не только моего, познавали суть отношений между мужчинами и женщинами отнюдь не с невинными барышнями из так называемых хороших семей, а проходили первый искус среди заблудших созданий, которые зарабатывают этим ремеслом себе на жизнь. Поскольку я унаследовал от отца его знаменитую чувственность…
Дюма на сей раз подавился-таки чаем, но почти сразу откашлялся, а Лидия улыбнулась ему с видом заговорщицы, и он снова вспомнил их отнюдь не родственный поцелуй.
– Поскольку я унаследовал его знаменитую чувственность, говорю я, – возвысил голос Александр, которому не слишком понравились эти переглядки, – вскоре я хорошо знал самых знаменитых из упомянутых созданий. Одним они продавали наслаждение задорого, а другим дарили его, но себе тем и этим готовили лишь верное бесчестие, неизбежный позор и маловероятное, летучее богатство. Я жалел их… Хотя над визитами в веселый дом принято в мужском обществе потешаться, и я тоже потешался – но его обитательницы вызывали у меня желание плакать, а не смеяться. И я начал задаваться вопросом, почему вообще в мире возможны подобные вещи.
– Таким образом, – пробурчал Дюма, чтобы хоть слегка отомстить сыну за пассажи в его адрес, – ты свел знакомство с некоей Альфонсиной-Мари Дюплесси в целях более углубленного изучения сего вопроса?
Лидия расхохоталась, запрокинув голову так, что ее прекрасные черные волосы свесились до самого пола.
Александр бросил было на отца гневный взгляд, но при виде искреннего веселья своей возлюбленной воодушевился и продолжал:
– Вы правы, отец, я именно ради этого подружился со знаменитой куртизанкой, у которой, как я вскоре убедился, была душа гризетки [11] . В числе ее любовников был русский посол в Париже граф Штакельберг, который окружил Мари невиданной, неслыханной роскошью – как изысканно выразился известный вам Арсен Гуссе, заточил ее в крепость из камелий.
11
1 Grisette (фр.) – сорт дешевой ткани, обычно серой (от слова gris – серый), из которой шили себе платья швеи, модистки, приказчицы небольших лавок. Как правило, они не отличались строгостью нравов, поэтому постепенно слово grisette стало обозначать легкомысленную девушку из простонародья, которая тем не менее мечтает о добропорядочной жизни, в отличие от куртизанок, которые сделали любовь своим ремеслом.
При упоминании Арсена Гуссе Лидия радостно закивала, подтверждая, что имя этого писателя, избравшего своим жанром пасторали, ей хорошо известно.
Дюма иронически вскинул брови: несмотря на то что Гуссе пописывал еще и исторические романчики, Дюма не считал его своим соперником, снисходительно считая, что поверхностное образование, полученное Гуссе в юности, наложило отпечаток дилетантизма на его творчество. Дюма очень гордился тем, что, когда он был принят в канцелярию герцога Орлеанского, у него не оказалось вообще никакого образования (его козырем считался прекрасный почерк), зато спустя всего несколько лет он прочел все книги об истории Франции, хроники, мемуары, лучшие произведения классики и современных авторов, а благодаря великолепной памяти мог легко рассуждать на любую тему.