Русская мифология. Энциклопедия
Шрифт:
Защитные меры против лихорадки обусловливались разнообразными представлениями об этой болезни. По народным представлениям не заболеет лихорадкой тот, кто соблюдает православные обычаи, например постится в пятницы, предшествующие Троице и Успению Богородицы. Считали также, что тря-совиц отгоняет крест. В качестве оберега от болезни носили на веревочке нательного креста написанную на бумаге молитву.
Нередко в целях защиты лихорадку называли словами, обозначающими родство или добрые отношения: «тетка», «матка», «сестрица», «кума» или «кумоха», «гостья», «гостейка», «подруга». Это делали для того, чтобы задобрить болезнь и чтобы она не напускалась на «родственников» и «знакомцев».
Существовали и предметные обереги
Способы лечения от лихорадки были разнообразными. На юго-западе России верили, что избавиться от нее можно следующим образом: страстной свечой выжечь на потолке крест, соскрести сажу, насыпать ее в освященную воду и выпить. Повсеместно считали, что от лихорадки помогают почки освященной вербы: их заваривали и отвар давали больному. По поверьям от лихорадки помогало ношение сушеной лягушки в ладанке или привешивание живой лягушки в мешочке на груди. В Тверской губернии от лихорадки на шею вешали сушеную летучую мышь, клали под подушку паука, окуривали больного табаком. На Кубани, чтобы излечить ребенка от лихорадки, мать ходила на кладбище и брала с семидесяти семи могил по щепотке земли в узелок, который затем вешала на шею больному.
В Сургутском крае наиболее действенным считалось посещение черной бани: больной должен был лечь на каменку, молчать и не двигаться. По поверьям, должна придти лихорадка в виде человека без лица и начать «стращать» больного. Если выдержать это испытание, должно наступить выздоровление. Если же больной шевельнется, лихорадка лишь оплюет его и убежит.
А вот как рассказывали об изгнании лихорадки в Олонецкой губернии:
В деревне Югозере заболел один мужик лихорадкой и отправился к колдуну подлечиться; колдун положил его спать в амбар и под соломенную настилку, на которой должен был почивать больной, положил змею, спрятанную в голенище. Хотел больной заснуть, но не может; является к нему белая женщина и говорит: «Уйди, зачем ты сюда пришел? Если не уйдешь, я убью тебя!» Испуганный мужик побежал к колдуну. Колдун объяснил ему, что лихорадка стращает и гонит его для того, чтобы в нем остаться; затем привел мужика на прежнее место и велел лежать; причем нарочно громко, для того чтобы лихорадка слышала, сказал, что он вспорет мужика розгами, если он осмелится встать. Испуганная предстоящею поркою, лихорадка удалилась. В некоторых местностях были разработаны целые обряды кормления лихорадок, чтобы умилостивить их, а они бы отступились от человека. В Тверской губернии пекли двенадцать пирожков или пряников, завязывали их в салфетку и клали на землю на перекрестке дорог или в лесу, приговаривая: «Вот вам, двенадцать сестер, хлеб, соль, полноте меня мучить, отстаньте от меня». Затем кланялись на четыре стороны и уходили, чтобы никто не видел. В Воронежской губернии отправлялись к реке с горстью пшена, встав к воде спиной, говорили: «Лихорадки, вас семьдесят семь, нате вам всем», после чего бросали пшено через голову.
Обряды другого типа были построены на перенесении болезни с человека на какой-либо предмет и «отправлении» этого предмета за пределы «человеческого» пространства. В Саратовской губернии больного вытирали тряпочкой, которую затем несли к лесу и зажимали ее в щели на коре молодого дуба. В Тульской губернии знахарь
Не только в обрядах, но и в текстах самих заговоров лихорадки отсылаются в пространство, соотносимое в мифологическом сознании с «потусторонним» миром. Среди святых, изгоняющих лихорадок, в заговорах чаще всего упоминаются Сисиний, Сисой, Зиновий, Филипп, Пафнутий, евангелисты. Они лихорадок «ввергают в огненное море», «за тридевять земель, в тридесятое пустое царство». В одном из заговоров лихорадок посылают подальше от мира людей, завлекая прекрасными посулами: «Здесь вам не житье, жилище, не прохладище; ступайте вы в болота, в глубокия озера, за быстрыя реки и темныя боры: там для вас кровати поставлены тесовыя, перины пуховыя, подушки пе-реныя; там яства сахарныя, напитки медовые; там будет вам житье, жилище, прохладище»
По мнению исследователей, образы лихорадок-трясовиц, входящих в довольно большой ряд персонифицированных болезней, восходят к книжному источнику. Представления о двенадцати демонах — олицетворениях болезней — очень древние и известны многим народам. Один из источников славянских заговоров видят в греческой легенде о Сисинии, который, защищая детей своей сестры Милетины, вступил в борьбу со злым демоном Гило, губившим младенцев. Средством борьбы с этим духом, согласно легенде, оказывается перечисление его двенадцати с половиной имен. Многие имена лихорадок, сохранившиеся в русских заговорах, — ахоха, лекта, хампоя и другие — восходят к греческим словам. Многие же со временем были заменены народными словами с ясным для простого человека значением — хрипуша, дряхлея, пухлея, зябуха, дремлея, ветрея и подобные. В русских заговорах Сисиний выступает как главный противоборец лихорадок.
В Древней Руси молитвы и заговоры от лихорадок помещались в канонические церковные книги. Позже подобные тексты отвергались церковью и переходили в разряд апокрифических, что обусловило их перемещение из письменных источников в сферу устного бытования, сблизив с фольклорными произведениями. Заговоры, в которых присутствуют образы сестер-трясо-виц, сохранились в многочисленных записях начиная с XVIII века и по сию пору.
Коровья смерть
В мифологическом сознании смерть, связанная с повальными болезнями и мором домашнего рогатого скота, нередко персонифицировалась. В народе ее чаще всего называли Коровьей смертью, Скотьей смертью, а в некоторых местностях — Черной немочью.
Крестьяне Вологодской, Костромской, Вятской губерний верили, что в феврале Коровья смерть пробегает по селам в виде чахлой и заморенной старухи, завернутой в белый саван. На Нижегородчине полагали, что она выглядит как старая отвратительная женщина, руки которой подобны граблям. В южнорусских берниях — Орловской и Курской — Коровью смерть представляли в облике коровы, кошки или собаки черной масти, реже — в виде коровьего скелета. Последний образ, явно более позднего происхождения, возник, вероятно, под влиянием представлений о человечьей смерти в виде скелета.
Согласно поверьям, Коровья смерть могла оборачиваться в различных животных. Вот как это описывается в одном мифологическом рассказе:
Ехал мужик с мельницы позднею порою. Плетется старуха и просит: «Подвези меня, дедушка!» — «А кто же ты, бабушка?» — «А вот лечила в соседней деревне да там все переколели. Что делать? Поздно привезли, и я захватить не успела». Мужик посадил ее на воз и поехал. Приехавши к росстаням, он забыл свою дорогу, а уже было темно. Он снял шапку, сотворил молитву и перекрестился, глядь, а бабы как не бывало. Обворотившись черною собакою, она побежала в село, и назавтра в крайнем дворе пало три коровы. Мужик привез коровью смерть.